28 мгновений весны 1945 года. Иллюстрированная версия. В. А. Никонов
Читать онлайн книгу.
том, что их трудно понять и они вызывают раздражение, сами по себе являются сравнительно незначительными инцидентами. Они могут стать важными, только если приведут к ответным мерам с нашей стороны, за которыми последуют аналогичные шаги русских – вплоть до нарушения, в конце концов, союзного единства».
Наибольшую эпистолярную плодовитость демонстрировал британский премьер Уинстон Черчилль, который все настойчивее требовал от Рузвельта ужесточить курс в отношении Москвы. Он уговаривал устроить Сталину разнос за Польшу и в связи с его возмущением «Кроссвордом». Заодно он обвинял американцев в преступной близорукости за то, что их военное командование во главе с Дуайтом Эйзенхауэром не желало опередить русских и взять Берлин первыми, мешая при этом британским войскам двигаться на восток более быстрыми темпами.
Рузвельт защищал Эйзенхауэра в письме Черчиллю от 4 апреля: «Перед английской армией ставятся весьма логичные, по моему мнению, задачи на северном фланге… Я сожалею еще больше, что в момент великой победы наших объединенных сил мы оказываемся втянутыми в подобные заслуживающие сожаления пререкания. Имеются разумные основания ожидать, что в результате осуществления нынешнего плана Эйзенхауэра великая германская армия будет в весьма близком будущем полностью раздроблена на изолированные группы сопротивления, в то время как наши войска в тактическом отношении останутся нетронутыми и смогут уничтожить все разрозненные части нацистской армии».
Продолжал обижаться за «Кроссворд» Сталин, который 3 апреля писал Рузвельту, что, по его сведениям, «переговоры были, и они закончились соглашением с немцами, в силу которого немецкий командующий на западном фронте маршал Кессельринг согласился открыть фронт и пропустить на восток англо-американские войска, а англо-американцы обещались за это облегчить для немцев условия перемирия».
В «наказание» Сталин решил нанести демонстративную пощечину американцам, резко снизив интерес к созданию любимого детища Рузвельта – Организации Объединенных Наций, учредительная конференция которой должна была вскоре открыться в Сан-Франциско. Доходило до того, что в комиссии Максима Максимовича Литвинова, готовившей нашу позицию по вопросам создания ООН, предложили вообще отказаться от ее американской «прописки», что дало бы США «непропорциональное влияние», и разместить штаб-квартиру ООН в Монако. Литвинов в своей записке Молотову и Сталину доказывал, что в этом случае «экстерриториальность и свобода от местных влияний были бы полностью обеспечены… Попутно была бы достигнута ликвидация мирового игорного притона в Монте-Карло». В качестве альтернативы предлагал также Прагу, Вену или Зальцбург.
Сталин счел достаточным «наказанием» решение резко снизить уровень советского представительства на учредительной конференции ООН. Согласно постановлению Политбюро от 13 марта – до начала бернской истории – в Сан-Франциско планировалось послать необычно представительную