Люблю высокие соборы,

      Душой смиряясь, посещать,

      Входить на сумрачные хоры,

      В толпе поющих исчезать.

      Боюсь души моей двуликой

      И осторожно хороню

      Свой образ дьявольский и дикий

      В сию священную броню.

      В своей молитве суеверной

      Ищу защиты у Христа,

      Но из-под маски лицемерной

      Смеются лживые уста.

      И тихо, с неизменным ликом,

      В мерцаньи мертвенном свечей,

      Бужу я память о Двуликом

      В сердцах молящихся людей.

      Вот – содрогнулись, смолкли хоры,

      В смятеньи бросились бежать…

      Люблю высокие соборы,

      Душой смиряясь, посещать.

      В сумерки девушку стройную

      В рощу уводит луна.

      Смотрит на рощу спокойную,

      Бродит, тоскует она.

      Стройного юноши пение

      В сумерки слышно в лугах.

      В звуках – печаль и томление,

      Милая – в грустных словах.

      В сумерки белый поднимется,

      Рощу, луга окружит,

      Милая с милым обнимется,

      Песня в лугах замолчит.

      Я знаю день моих проклятий,

      Бегу в мой довременный скит,

      Я вырываюсь из объятий,

      Но он – распутье сторожит.

      Его докучливые крики —

      То близко, то издалека —

      И страх, и стыд, и ужас дикий,

      И обнаженная тоска.

      И на распутьи – пленник жалкий

      Я спотыкаюсь, я кричу…

      Он манит белою русалкой,

      Он теплит издали свечу…

      И, весь измучен, в исступленьи,

      Я к миру возвращаюсь вновь —

      На безысходное мученье,

      На безысходную любовь.

      Мы отошли и стали у кормила,

      Где мимо шли сребристые струи.

      И наблюдали вздутое ветрило,

      И вечер дня, и линии твои.

      Теряясь в мгле, ты ветром управляла

      Бесстрашная, на водной быстрине.

      Ты, как заря, невнятно догорала

      В его душе – и пела обо мне.

      И каждый звук – короткий и протяжный

      Я измерял, блаженный, у руля.

      А он смотрел, задумчивый и важный,

      Как вдалеке туманилась земля…

      Завтра