Китежское измерение. Александр Плеханов
Читать онлайн книгу.
Тупая, бессмысленная работа, лишающая его времени, по-прежнему не давала вздохнуть полной грудью. А ведь он всегда, с детских лет чувствовал свою особенную суть. Не раз и не два посещало его странное чувство, некое таинственное прозрение – мир ждал от него чего-то большего, чем жалкое прозябание на постылой работе.
Спасло его, как это ни странно звучит, увлечение его детства – маленькие монетки, которые он, будучи еще совсем несмышленым пацаном, собирал в красивую, подаренную бабушкой хохломскую шкатулку. На шкатулке был изображен Иван-царевич, вскинувший руки вслед улетающей Жар-птице. Маленький Боря подолгу любил разглядывать как саму шкатулку, так и ее содержимое – монетки с непонятными словами и гербами неведомых стран. Манящий, волнующий, полный ярких красок мир скрывался в этой шкатулке.
Юность, со всеми ее соблазнами, заботами и новыми увлечениями отодвинула монетки сначала на второй план, а затем они и вовсе исчезли в круговороте повседневности. Исчезли для того, чтобы неожиданно появиться спустя много-много лет…
Нумизматический, впрочем, как и любой другой, рынок был в Москве всегда. Конечно, официально его не было, как и любого другого чуждого социализму явления, но реально он существовал десятилетиями. Власти, со свойственной им привычкой давить всякое проявление свободы, рынок зажимали и третировали, а иногда даже шли на крайние меры, подводя наиболее ярых нумизматов под уголовные статьи. Но запретный плод тем слаще, чем труднее до него добраться.
Вечерами, после работы, Лёвкин не спешил возвращаться в свою пустую квартиру, а садился на троллейбус и, проехав две остановки, оказывался на знаменитой нумизматической толкучке близ Киевского вокзала. Разглядывая монетки и прочие редкости, он чувствовал, как медленно и неотвратимо просыпается в нем его детское увлечение.
Это был совсем другой мир. Гораздо более светлый и обширный, чем тот вакуум, где он прожил последние несколько лет. Люди, толкущиеся вокруг него, разумеется, не все были нумизматами, преданные монеткам и душой и телом; хватало среди них и обычной «фарцы» и «кидал» и прочей неизбежной на любом рынке шушеры, но это не смущало Лёвкина. Он принимал любые условия игры именно потому, что стремился в эту игру играть.
Пути назад не было. Он понял это не скоро, но понял с каким-то странным облегчением. Всё ещё посещая свою осточертевшую до зубовного скрежета работу, он все больше и больше отдалялся от нее, постоянно, мыслями, душой, пребывая там, на крошечном клочке асфальта, зажатом с одной стороны гранитным берегом Москва-реки, а с другой, таким же гранитным боком хмурой сталинской многоэтажки…
А потом, на несколько лет, этот пятачок асфальта стал его основным местом работы. Увлечение, как того и следовало ожидать, переросло в бизнес. Знакомства – в прочные деловые связи и, в результате Лёвкин стал тем, кем стал. И теперешнее его положение лишь подтверждало то, что он всегда знал и во что, сначала смутно, а затем и всерьез