Моя биполярка. Давид Мюллер
Читать онлайн книгу.
ние. В стены, которые пахли не просто стерильностью – нет – они воняли хлоркой, смертью и равнодушием, как будто кто-то пытался вычистить из них само безумие. Но оно впиталось глубже: в кафель, в потолочные лампы, в простыни, в двери с глазками, за которыми стонали, шептали, смеялись и выли. Здесь не лечили – здесь хоронили заживо. Здесь ты не был человеком – ты был графой, историей болезни.
Он сгибался вперёд, сжимал кулаки на коленях так, что побелели костяшки. Его тело дрожало, будто не справлялось с весом собственной души. Молодое, худощавое, с вьющимися тёмными волосами, которые выбивались из-под капюшона кожаной куртки, с небритой щекой, с глазами – блестящими, тревожными, в которых читался конец.
Он плакал. По-настоящему. Не сдерживаясь. Рвано дышал, хрипел, тяжело втягивал воздух, будто каждый вдох – это пытка. Вытирал слёзы ладонью – быстро, почти со злостью, как будто хотел стереть саму слабость, как будто стыдился себя. Но слёзы продолжали течь. Это был не красивый, не кинематографичный плач. Это был плач животного, загнанного в угол.
И тогда снова пришёл Он.
Голос.
Он звучал не как фантазия. Он был внутри, но слышался так, будто кто-то стоял за спиной и наклонялся к самому уху. Родной голос. Слишком родной. Как тень, живущая в нём с самого детства. Он не говорил часто, но всегда – в самые нужные, самые страшные моменты.
– Я тебя не оставлю, – сказал он.
Ни капли утешения. Ни тепла. Ни обещания спасения. Это не был голос друга, не был голос того, кто любит. Он звучал как приговор. Как цепь, обмотанная вокруг шеи. Как капкан, который уже щёлкнул.
И он знал – голос не лжёт. Никогда не лгал.
"Я тебя не оставлю" – значит, ты никогда не будешь один. Никогда не сбежишь. Никогда не уйдёшь. Он всегда будет рядом. И ты – всегда будешь его.
Он не знал, сколько времени сидит. Может, час. Может, минуту. Холод пробирал сквозь одежду, ветер поднимал волосы, заставляя их биться о щёки. Но он не чувствовал этого. Он чувствовал только пульс – в висках, в горле, в груди. И голос.
Он посмотрел вниз.
Там, внизу, была смерть. Но она казалась проще. Честнее. Чистой. Переходом. Выходом. А за спиной – была дверь обратно. В холодные коридоры, в дневной режим, в лекарства, от которых мутнеет разум, в стены, где нет времени, где ты не живёшь, а существуешь под присмотром и замком.
Он знал: если вернётся – всё кончено. Тогда останется только голос. Только Он.
И Он знал это тоже.
Глава 1. Разбит – но живой
Палата была белой. Не светлой – вымытой. До скрипа, до пустоты, до отвращения. Как стерильная коробка, в которую помещают что-то опасное. Или мёртвое.
Он лежал, не двигаясь. Смотрел в потолок – тусклый, с желтоватым пятном в углу, где когда-то, наверное, протекла крыша. Всё здесь казалось временным, но он знал – это ложь. Здесь всё – навсегда.
Мирон. Тридцать. Внешне не скажешь. Молодое лицо, только чуть осунувшееся, будто кто-то тень провёл по скулам. Волосы в беспорядке, как всегда – он не любил, когда их трогают. Особенно чужие руки. Особенно в перчатках. Он всё ещё в той же чёрной футболке – единственное, что ему разрешили оставить. Пусть носит, сказали. Пусть чувствует себя… собой.
Он не чувствовал.
В палате тихо. За окном – решётка. Тень решётки падает на пол, как пятна на душе. Где-то за дверью – тележка с шуршанием, бубнёж медсестры, шлёпанье тапок. Всё это будто не его реальность, а фон – как в фильме, где ты не актёр, а просто тело в кадре.
Он не говорил. Ни с кем. Только с врачом. Иногда. Через силу. Как будто каждое слово нужно было выцарапывать из глотки вместе с кровью. Врач – молодой, с мягкими глазами и натянутой вежливостью. Старался быть "близким", "понять", "услышать", но Мирон чувствовал в нём страх. Этот страх был у всех – они боялись не его, а того, что в нём.
– Ты ведь не хотел умереть, Мирон, – говорил врач. – Ты просто не хотел больше так жить. Это ведь не одно и то же.
Он не отвечал. Потому что это и было одно и то же.
Он уже пытался. Раньше. Не один раз. Тогда ещё никто не верил, что он доведёт до конца. Но с каждым разом становилось всё легче. И боль уже не пугала. И страх растворился. Осталась только пустота.
Иногда, лежа в палате, Мирон вспоминал. Это не были воспоминания, как у обычных людей. Это были вспышки – запах, слово, рука на плече, чье-то лицо, кровь, смех, падение, тьма. Всё сразу. Без начала и конца.
Он помнил, как держал в руке бритву. Помнил, как думал не о смерти, а о тишине. Как надеялся, что хотя бы в этот раз будет конец. Не больно – просто тишина.
Он помнил, как плакал. Не от страха. А потому что снова не получилось. Потому что всё ещё здесь. Потому что всё ещё жив.
Разбит, но живой.
И эта фраза крутилась в голове, как шёпот, как насмешка. Как плевок.
"Ты всё ещё здесь, Мирон", – говорил голос. – "И ты не выйдешь отсюда. Никогда".
Он закрыл глаза. Сделал глубокий вдох. Белая палата, решётка на окне, лампа на потолке, голос в