Моя биполярка. Давид Мюллер
Читать онлайн книгу.
жизни.
У него был один друг. Кирилл. Спокойный, тихий мальчик. Они иногда рисовали динозавров, сидели молча на лавочке. И даже тогда между ними стояло расстояние. Он не знал, как быть ближе. Слишком рано понял: к нему не подходят. От него уходят. Или говорят "не сейчас".
Он помнил, как стоял у окна. Просто стоял. И мать, проходя мимо, не глядя, бросила:
– Ты знаешь, я иногда думаю, если бы тебя не было – мне было бы проще.
Он не плакал. Нет. Он только стоял. И запомнил. Навсегда. Словно внутри что-то оборвалось и так больше и не срослось.
До сих пор.С тех пор он знал: он – лишний. Ошибочный. Случайный. И пусть больше никто этого не повторял – он это слышал всегда. Внутри. Глубоко.
Мирон открыл глаза. В груди давило. Как будто кто-то сжал лёгкие изнутри. Как будто он снова стоял в том углу, снова семилетний, снова ненужный.
"Зачем ты меня сюда вообще пустил, Господи?" – подумал он, без злобы, без ярости. Просто с уставшей, измождённой тишиной внутри. "Что я сделал не так? Что я сделал плохого? Почему я – почему?"
Он не винил. Он спрашивал. Как спрашивают в пустоту, не ожидая ответа. Как ребёнок, который ночью зовёт маму, зная, что она не придёт.
Одиночество снова разлилось в нём – липкое, густое, как масло, заливающее дыхание. Он чувствовал, как всё, что он когда-либо пытался построить, завалено этим ощущением: ты не нужен. ты чужой. ты здесь – по ошибке.
Он закрыл глаза снова. Хотел бы – чтобы в следующий раз не открыть. Но пока – пока был здесь. В белой палате. Среди теней прошлого. Среди тех, кто не пришёл.
«Я хочу, чтобы меня не было. Но если я исчезну – кто тогда почувствует, что мне было больно?»
Мирон повернулся к стене. Медленно, как будто даже это движение причиняло боль. Лёг на бок, поджал колени к груди, будто хотел стать меньше, спрятаться, исчезнуть, свернуться внутрь себя, туда, где нет воспоминаний, нет мыслей, нет тела.Он знал, что, скорее всего, никто. Но эта мысль – о том, что хоть кто-то мог бы заметить его отсутствие – держала его живым дольше, чем таблетки.
Тихо. Почти беззвучно. Так, чтобы никто не услышал. Не потому что стыдно. А потому что бессмысленно.И тогда он начал плакать.
Это был не крик о помощи. Это был хриплый, беспомощный, усталый плач – такой, каким плачут не дети, а те, кто давно перестал надеяться. Плач, в котором нет слов, нет адресата, только тяжёлое дыхание, срывающееся на всхлипы, и солёная влага на щеке, которую не вытираешь, потому что нет смысла. Она всё равно вернётся.
В его теле была дрожь. Та самая – знакомая до боли. Озноб, который не от температуры, а от того что внутри. Он знал эту дрожь. Она всегда приходила первой. Перед провалом. Перед тьмой. Перед тем, как разум начнёт скользить в сторону. Как будто тело предупреждало: «держись – или тебя снова унесёт».
Он знал это состояние. Знал, что за ним – бездна. Что оно может длиться часами, днями. Что от него невозможно убежать – можно только лечь и ждать, пока оно пройдёт. Или не пройдёт.
Он сжался сильнее. Плечи подрагивали. Пульс отдавался в ушах, словно шаги