Там, где похоронен старый маг,

      Где зияет в мраморе пещера,

      Мы услышим робкий, тайный шаг,

      Мы с тобой увидим Люцифера.

      Подожди, погаснет скучный день,

      В мире будет тихо, как во храме,

      Люцифер прокрадется, как тень,

      С тихими вечерними тенями.

      Скрытые, незримые для всех,

      Сохраним мы нежное молчанье,

      Будем слушать серебристый смех

      И бессильно-горькое рьщанье.

      Синий блеск нам взор заворожит,

      Фея Маб свои расскажет сказки,

      И спугнет, блуждая, Вечный Жид

      Бабочек оранжевой окраски.

      Но когда воздушный лунный знак

      Побледнеет, шествуя к паденью,

      Снова станет трупом старый маг,

      Люцифер – блуждающею тенью.

      Фея Маб на лунном лепестке

      Улетит к далекому чертогу,

      И, угрюмо посох сжав в руке,

      Вечный Жид отправится в дорогу.

      И, взойдя на плиты алтаря,

      Мы заглянем в узкое оконце,

      Чтобы встретить песнею царя,

      Золотисто-огненное солнце.

      Солнце катится, кудри мои золотя,

      Я срываю цветы, с ветерком говорю.

      Почему же не счастлив я, словно дитя,

      Почему не спокоен, подобно царю?

      На испытанном луке дрожит тетива,

      И все шепчет и шепчет сверкающий меч.

      Он, безумный, еще не забыл острова,

      Голубые моря нескончаемых сеч.

      Для кого же теперь вы готовите смерть,

      Сильный меч и далеко стреляющий лук?

      Иль не знаете вы – завоевана твердь,

      К нам склонилась земля, как союзник и друг;

      Все моря целовали мои корабли,

      Мы почтили сраженьями все берега.

      Неужели за гранью широкой земли

      И за гранью небес вы узнали врага?

      Зачем они ко мне собрались, думы,

      Как воры ночью в тихий мрак предместий?

      Как коршуны, зловещи и угрюмы,

      Зачем жестокой требовали мести?

      Ушла надежда, и мечты бежали,

      Глаза мои открылись от волненья,

      И я читал на призрачной скрижали

      Свои слова, дела и помышленья.

      За то, что я спокойными очами

      Смотрел на уплывающих к победам,

      За то, что я горячими губами

      Касался губ, которым грех неведом,

      За то, что эти руки, эти пальцы

      Не