– Болярин! Болярин! Смотри! Дрогнула русь! Вырвутся поганцы!

      – Не вырвутся! Никифор, где твои черноризники?

      – Здесь они, Добрыня! Давно! Воины Боговы готовы!

      – Выручайте, отцы!

      – Отойдите-ка, ребятушки.

      Я невольно попятился, когда Никифор со священниками вышли вперед.

      – Господу помолимся! – точно пробуя голос, затянул поп.

      И над головами нашими взметнулся стяг с ликом Спаса Ярого.

      – Да, воскреснет Бог! – густой никифоров бас поплыл над полем, заглушая звон оружия. – И расточатся врази Его… – подхватили черноризники. – И бегут от лица Его ненавидящие Его… яко исчезает дым, да исчезнут…

      Глава первая

      Детство

      29 декабря 936 г.1

      – …плачет Сварог, плачет Лада, а птица Сва матерь Сущего, им говорит: «Не плачь Дед, не плачь Баба, велел мне Род снести вам новое яичко, да не золотое, а простое». И снесла Матерь Св0а яйцо и появилась Явь, и живем мы в Яви, и чтим Рода, и слушаем песни птицы Сва, и славим предков своих. И будет так до скончания века…

      – Бабуль, так мы в яйце живем?

      – Да, унучек. В яйце.

      – А если разобьется оно?

      – Не разобьется. Белобог не позволит. Крепко он то яйцо стережет. А ты спи. Спи. Завтра вставать рано. Чуть свет на гон пойдете. Мужики бодро потопают, а ты носом клевать будешь. Смеяться все над тобой станут. Скажут, Добрыня только шалить да проказничать горазд, а для мужского дела негоден.

      – Я сплю, бабуль, сплю. Ты только мне вот, что скажи: а что если Чернобог Белобога одолеет? Что тогда?

      – А ничего. Матерь-Сва новое яичко снесет. Спи…

      30 декабря 936 г.

      Надрывно скрипит снег под снегоступами. Шаг левой, шаг правой… и снова… левой…

      Только бы сдюжить. Только бы не отстать. А то и вправду засмеют, как маленького…

      Левой, правой. На три шага вдох, на один выдох. Как отец учил. Чтобы с ноги не сбиться, чтобы не упасть. Чтобы наравне со всеми…

      – Добрыня, смотри красота какая!

      Я даже не заметил, что отец остановился – со всего маху врезался головой ему в поясницу.

      – Ой, ой, ой, – притворно застонал он и повалился в снег. – Зашиб меня совсем. Ой, не могу. Ой, помираю.

      И засмеялся. Звонко. Радостно.

      – Смотри, Хорс на небо выкатил! Даждьбоже, слава тебе!

      – Слава Даждьбогу – охранителю земли Древлянской! Слава!

      Охотники скинули меховые треухи и поклонились вековым елям. И бор ответил им одобрительным гулом.

      – Славься, Даждьбоже!

      И я поклонился. Усталость прошла. И радость нахлынула теплой волной.

      Перевел дух. Огляделся. А и вправду, красота-то какая!

      Крепостными стенами возвышался бор по обе стороны запорошенной тропы. Разноцветными искрами брызнул от покрытых пушистым снегом еловых лап солнечный свет.

      Гранитные валуны пращурами строго глядят из сугробов. Интересно им, как там внуки Покровителя славят. И довольно молчат. Значит, по Прави все.

      Ветер стих. Ни одна ветка не колышется, точно замер бор. Словно притаился, чтобы не нарушить утреннего покоя.

      И только собачий лай будоражит тишину.

      Собаки, точно щенки. Носятся кругами. В снегу кувыркаются. Будто не лают даже, а передразниваются между собой. Забаловались совсем.

      А воздух вкусный! Весной пахнет.

      Мороз, а тепло. И небо чистое. Лазоревое. Бездонное. Подняться бы вольной птицей высоко-высоко, к самому Солнцу. Поклониться Покровителю и попросить, чтобы крепче Белобог яйцо мировое стерег. А то жалко терять красоту-то такую…

      – Сыне! Ты чего мешкаешь? Пора уже. Ну-ка, двигай снегоступами. А то, не дай Боже, застудишься…

      И опять. Левая – правая. Три шага вдох. Один – выдох…

      – Будешь здесь, за лещиной, ждать, – отец бросил рогожу на снег. – Сиди тихо. Заметишь серых, не пугни их.