Стойкое отвращение к женщине, как к предмету греха, возникло у двенадцатилетнего подростка, когда он застал мать с хозяином богатого дома, где она служила прачкой. Среди белых полотнищ белья, халатов и шальвар, развешанных под солнцем, мальчик услышал настойчивый мужской голос:

      – Давай, Чиэра, давай!

      Мальчик раздвинул простыни на веревках, и сердце оцепенело. Мать стояла на коленях перед хозяином – магометанином, задравшим полы халата, обнимая руками его голый зад.

      Заметив сына, блудница нахмурила брови, молча приказывая: «Уйди!»

      Мальчик остолбенел от страха. Увидев на лице матери молочную струю, он бросился бежать прочь.

      Магометанин, заметив его, оттолкнул мать, крича:

      – Придушу щенка! – и, на ходу накручивая бечевку на кулак, пытался его догнать.

      Мать с криком:

      – Беги, сынок! Беги! – еле поспевала за ними.

      Антонио не помнил, как добежал до берега и прыгнул в брошенную рассохшуюся лодку. Очнулся он далеко от берега, лежа на днище, заполненном водой.

      По лицу стучали струи дождя, волны вздымались гребнями, сверкала молния.

      – Господи, если я выживу, то убью свою мать, – поклялся мальчик, вычерпывая пригоршнями воду со дна.

      Высокая волна подхватила и перевернула утлое суденышко.

      Антонио приготовился к худшему, но вдруг ноги его коснулись земли. Он долго брел по отмели к берегу, а догоняющие волны опрокидывали мальчика, норовя унести обратно в море.

      Он шел, пока не упал.

      Монахи обнаружили отрока лежащим без сознания в песке, они приютили его, дали горячего вина и хлеба. Он без утайки рассказал о причине бегства настоятелю, но о клятве, которую обязан был выполнить, умолчал.

      – Расскажи снова про мать, – надрывались от хохота монастырские братья, кривляясь и двигая бедрами, пока новый послушник, скрывая слезы под одеялом, клялся то ли Всевышнему, то ли Сатане:

      – Я отправлю на костер свою мать. Я верну ее себе. Я выжгу заразу из сердца.