А гульбище богатырское гудит:

      «Если есть богатырь – будет драка;

      если есть на свете честь, то её сваха

      в кулачных боях опохмельных

      да в сценах сладких, постельных.

      Народится сынок —

      богатырчик тебе вот!

      А коль снова девка,

      значит, все на спевку:

      гой еси, гой еси,

      ходят бабы, мужики

      по дорогам, по дворам

      сыты, пьяные в хлам!

      Если есть богатырь – будет драка;

      если есть на свете честь, то её плаха

      навсегда на планете застрянет:

      не хотели мы пить, но тянет,» —

      пели воины такую песню

      и жизнь казалась им неинтересной.

      Тут встал Святогор

      и сказал (казалось с гор):

      – Была бы баллада,

      но как-то не нада;

      была бы идея,

      да брага поспела;

      выходи ка, Илья, дратися,

      коли делать больше нечега.

      И поднялся Илья Муромец

      да закричал (как будто с Мурома):

      – Гой еси, добры молодцы,

      да не перевелись богатыри

      на земле чёрныя пока что!

      А кто не битися, махатися,

      тот под столом валятися, —

      и пошёл на Святогора в бой кулачный.

      «Что ж ты делаешь, мальчик! —

      с неба (вроде бы) всплакнули боги. —

      Ты пошто полез на сына бога Рода,

      да на брата родного Сварога.

      Но куда тебе, прыщу,

      завалить вон ту гору?»

      А Илья Муромец,

      то ли от ума, а то ли от тупости,

      взял лежащую рядом дубину

      и по ноженькам святогоровым двинул.

      Сразу подкосился богатырь гора —

      это из-под ног ушла черна земля.

      И упал богатырь, и не встал богатырь.

      «Второй туда же, – бабка Яга подумала

      и дров в печурку подсунула. —

      Гори, гори, моя печка,

      всё сожги, оставь лишь колечко

      обручальное с пальца Алешки.»

      А мужики, мужики, мужичошки

      медовухой заткнули