Ёкнуло у Настасьи сердечко;

      и привиделось ей что-то страшное:

      Муж в огне, а колечко украдено

      злющей бабкой лесною.

      Настя кличет молодого

      зачарованного соколка

      и просит у птицы она:

      – Ты лети, мой сокол ясный;

      в беде лютой муж прекрасный;

      ты лети, спеши, спеши —

      потуши огонь в печи

      да колечко верни обручальное.

      Покружился сокол, в дорогу дальнюю

      пустился стрелы быстрее!

      А пока он летит, немеют

      рученьки у Михайло свет Потыка,

      горит рубаха – печь уж в жар вошла.

      Поднатужился былинный богатырь,

      заревел, как медведь (нет, хан Батый),

      да согнул свои ноженьки длинные

      и разогнул (в печурке) аршинные.

      Затрещала печь, ходуном пошла.

      Тут и сила птичку нашу принесла.

      Глянул сокол – тако дело,

      в рот водицы набрал смело:

      ни много ни мало, а бочечку стопудовую —

      бабки ёжкину воду столовую.

      Подлетел к баньке и вылил в трубу

      всю до капли воду ту.

      Потухла печка, погас огонь,

      вывалились богатыришки вон:

      выкатились и лежат —

      подыматься по-прежнему не хотят.

      А баба старая Яга

      от расстройства стала зла:

      нет у неё силы, истратила —

      на воинов всю потратила.

      Плюнула, дунула и сквозь землю сыру провалилась,

      в самый тьмущий ад опустилась —

      пошла силу у чёрта выпрашивать.

      А ясный сокол не спрашивал

      у Настеньки разрешения великого,

      он тоже сквозь землю дикую

      метнулся стрелою в ад:

      «Где наши в огне не горят!» —

      и следом за бабкой в само смердово зло,

      в бесстрашный бой: кто кого?

      А тем временем в баньке у Ёжки

      ни девицы красны матрёшки

      парятся, песни поют,

      а великаны водицу «пьют» —

      сильныя могучие богатыри

      не в ратном бою полегли,

      а от яда бабьего спят вечным сном.

      И мы б не узнали о том,

      да Потык богатырь гора

      не испил он яду до дна,

      поэтому пошевелился,

      поднялся, пошёл, расходился —

      раскидал злую печь на кусочки;

      поплакал над братьями; ночью

      собрался уж их хоронить.

      «Не спеши ты могилы рыть! —

      пташка синичка сказала

      и в ушко Михайлушке зашептала. —

      Там у бабы Яги в светлице,

      стоит чан, в нём жива водица;

      токо воду живу сторожит

      чёрный кот, он на чане спит.»

      И пошёл Потык в светлу горницу,

      чан нашёл, кот на нём коробится —

      когти вывалил и шипит.

      Михаил ему говорит:

      – Ах ты, кот, коготок,

      шёл бы ты на лоток;

      мне