Кровь отчайным толчком

      пробилась сквозь спазмы аорты,

      справа рушится дом,

      слева рушится верный оплот.

      Воздух впился шипом,

      сквозь бездушные поры протертый,

      и гримасой удушья

      искривляется в судорогах рот.

      Растеклось гнева семя,

      подмывая былые устои,

      и кладем на храненье

      мы бесценную веру в сундук,

      то, чего нет ценнее,

      как и дОлжно, полушки не стоит.

      Равнодушное время

      замыкает сферический круг.

      Так давай, что ль, старьевщик,

      уноси-ка былые наряды,

      старой моды смещенье,

      вон, слетелось на пир воронье,

      и на площади древней,

      чью брусчатку крошили парады,

      раздается в смятенье

      в адрес бывших кумиров: «Вранье!»

      Если вера угаснет,

      если в мыслях сплошная химера,

      то и стынущий труп

      не украсит терновый венок,

      в этих хладных останках

      есть служения, веры примеры,

      хотя черные рамки

      подбивают кровавый итог.

      О святой гнев народа —

      это самый стремительный спринтер.

      Чья сильнее порода,

      тот использует этот накал;

      интер-на-ционал

      воспарит,

      иль страшнее – без «интер».

      Разрывает природу,

      напитавшийся кровью запал.

      Чем гасить этот всплеск

      новоявленных жуть-модельеров?

      Каждый выберет веру,

      пред которой в долгу только он,

      а страною пусть правит —

      и в истории много примеров —

      не подкупленный верой,

      не запуганный верой ЗАКОН.

      Резцом ли, кистью создавая

      творения