Поверенный в делах России при дворе герцога Тосканского, наморщил лоб и снова глянул на лист бумаги: аттестацию новоприбывшего пару месяцев назад в миссию из Рима и занедужившего почти тотчас смертельно дипломата Николая Александровича Корсакова… Что же тут, в бумагах атестационных значится?

      Так – с, так – с.. Серебряный медалист первого выпуска лицейского, в языках европейских – волен, будто – родные, почерк отменный, каллиграфия – бисерная и совестно спрашивать, как юнец сей таковому искусству обучился – как никак, он же был воспитанник Сарскоселья, а там, сказывают, учителя строгие, не то что его наставники – дьячки монастырские в клобуках, лбы недоучившиеся! А хорош собою этот новый дипломатик, и болезный даже: волосы вьются, глаза горят, на щеках румянец.. Пальцы тонкие, длинные, как у музыканта.. Да он и есть, однако же, музыкант, еще вечор жена, ахая, говорила, что весь Петербург с Москвою его романсы певал на стихи Пушкина и Илличевского.. Певал то певал, да он не слыхивал! Не любитель он романсов сих, сладкозвучий обольстительных.. Мало ль до чего они довести могут, романсы те.. И совсем некстати так плечи свои супруга оголяет на раутах посольских, право, некстати.. Надо заметить ей! Для взоров пламенных юношей, таких, как Корсаков сей, то – весьма опасно. Весьма!

      5.

      Да что это, не о том он опять думает и вовсе – не вовремя!! Из соседней комнаты послышался натужный кашель больного. Сиделка проворно загремела кувшином и медным тазом поставленным у кровати. Одним глазом, сквозь тонкий лорнет, глянул растерянный дипломат в сторону ложа бедного Корсакова, у изголовья которого суетился доктор, присланный из Тосканы самим герцогом.. Да что уж теперь! Дважды горлом кровь шла, ясно, что и до утра не дотянет, вон, щеки впали, и румянец – пятнами, а пальцы все что то на одеяле перебирают, словно струны гитарные щиплют.. Как жаль, больших дарований человек, молодой, блестящий, а умирает так бесславно, в чужом краю, вдали от друзей, родных, всех милых сердцу..