Последний месяц оказался худшим в моей жизни.

      Подчеркну, худшим! И это притом, что я пять лет провел в тюрьме, где, во время принятия душа, твое мыло частенько оказывается на полу. И человек семь, затаившись, ждут, пока ты его поднимешь.

      Я обделывался каждые два часа. Если пеленки меняла мать – я кое-как это терпел. Но когда через раз за дело брался отец, я чуть не сгорал от злости и стыда. Зачем мужику добровольно возиться с пеленками, когда рядом есть жена? Не понимаю.

      Меня раздражала каждая секунда, проведенная в этой гребаной кроватке. Я не мог делать ничего, кроме как лежать укутанный в простыню. Каждый раз засыпая, я мечтал проснуться от этого кошмара в своем взрослом теле. Но, просыпаясь, видел всю ту же кроватку, и нюхал пропитанную дерьмом пеленку.

      Этим кошмар не ограничивался. Мать регулярно норовила впихнуть мне в рот свою грудь. Ничего не имею против женской груди, тем более такой молодой и упругой. Но, люди, это же родная мать! Такими делами можно напрочь сгубить мою, и без того расшатанную, психику.

      Отвертеться от кормления было нереально. Сил не хватало даже на то, чтобы сомкнуть губы. А едва в рот проникал сосок, как оттуда начинало течь молоко. Да, признаюсь, вкусовым рецепторам младенца, в чьем теле я застрял, молоко очень даже нравилось. Но сам процесс выворачивал наизнанку. Чтобы как-то это пережить и не сойти с ума, я закрывал глаза и представлял, что держу во рту грудь Алисы, моей первой любви.

      До верхней точки кипения доводили моменты, когда родители занимались сексом в метре от меня. Отец, стараясь наверстать последние полгода, не упускал ни одной возможности.

      – Что ты делаешь? – слышал я