Мадемуазель Матильду ни с кем не перепутаешь. Это пожилая дама, то и дело промакивающая глаза уголком вышитого платочка. Она шмыгает носом и застенчиво краснеет. В тот день, когда я брал ее на работу, она выглядела хмурой, видно, пришла ко мне не в лучший момент своей жизни, зато оказалась отличным бухгалтером – старой школы, из тех, кто аккуратно заносит в одну колонку доходы, а в другую – расходы и сгрызает себе все ногти от ужаса, если баланс между ними не сойдется тютелька в тютельку. Ковролин в издательстве вымок от слез мадмуазель Матильды и не просохнет уже никогда: ей так хотелось, чтобы первая колонка была гораздо длиннее второй! Сейчас все сотрудники столпились вокруг нее, и она в последний раз от души оплакивает судьбу французского книгоиздания и лично бедного месье Дюбуа. Менье стоит настороже в окружении своих клонов, чьи зубы хищно сверкают – теперь кому-то из них достанется отдельный кабинет. Валентина держится чуть поодаль, дружески подмигивает мне и указывает подбородком на своих собратьев-практикантов. Они налегают на жареный арахис, горстями загребая его из вазочек, – успели проголодаться. Месье Марсель, завскладом, ответственный за погрузку-разгрузку-упаковку (ценность этой профессии в том, что она скоро станет раритетной), глядит бодрячком: все, что здесь происходит, – не более чем ступенька на пути к сияющим вершинам, где играют в петанк и пьют анисовый ликер и где только и начинается настоящая жизнь. Его улыбка обращена к новым заманчивым горизонтам.

      Чтобы воздать должное обоим, я обращаюсь к ним с бесконечной речью, в которой вспоминаю все: знаменательные события, имена известных писателей, банкеты в ресторане «Лютеция» по случаю того, что один из наших авторов засветился в «Апострофе»[12], бестселлер, вынудивший нас закупать бумагу у конкурентов – настолько быстро рос тираж, ни с чем не сравнимую прелесть нашей работы, ни с чем не сравнимую подлость нашей работы, день, когда мадемуазель Матильда допустила ошибку в расчетах, день, когда месье Марсель ездил на машине в замок Блуа за Жаном д’Ормессоном[13], три тучных года, когда мадемуазель Матильда, борясь с собой, в конце декабря приносила мне на подпись премиальную ведомость – такую сумасшедшую прорву денег мы тогда заработали. Я искусно обошел эпизод с массовым десантом людей в сером, вогнавших мадемуазель Матильду в дрожь и подсадивших ее на прозак, и закончил на ликующей ноте, вспомнив банку маринованных огурцов, которыми мадемуазель