Проулок Слейд очень узкий. Это проход между двумя домами, который шагов через тридцать оканчивается поворотом влево. В таком месте впору бродягам в картонной коробке ночевать, а не лордам жить.

      – Наверное, парадный вход с противоположной стороны, – говорит мама. – Слейд-хаус – городской особняк Грэйеров, а их поместье находится в Кембриджшире.

      Если бы каждый раз, когда мама произносит эти слова, мне давали пятьдесят пенсов, то у меня уже набралось бы три с половиной фунта. В проулке холодно и промозгло, как в пещере Белый Шрам в Йоркширских долинах. Мы с отцом туда ездили, когда мне было десять лет. На первом же углу в проулке лежит дохлая кошка. Серая, как пыль на Луне. Я точно знаю, что кошка дохлая, потому что она валяется, как оброненный мешок, а глаза облепили здоровенные мухи. Отчего она сдохла? Ни пулевых отверстий, ни ран от клыков или когтей, только голова неловко свешивается набок. Наверное, какой-то котоманьяк ей шею свернул. Для меня она сразу превращается в одно из пяти прекраснейших зрелищ на свете. Может быть, в Папуа – Новой Гвинее есть племя, которое считает музыкой жужжание мух. Я бы туда вписался.

      – Нэйтан, не отставай! – Мама дергает меня за рукав.

      – А ее похоронят? Как бабушку?

      – Нет. Кошки – не люди. Пойдем.

      – Так ведь хозяина надо предупредить, что кошка домой не вернется.

      – Каким образом? Подобрать дохлую кошку и носить по Вествуд-роуд? Спрашивать в каждом доме, кто хозяин?

      Иногда маме приходят в голову дельные мысли.

      – Ну, придется время потратить, но…

      – Нэйтан, прекрати! Нас ждут у леди Грэйер.

      – Но ведь вороны ей глаза выклюют. Надо похоронить.

      – Здесь нет ни сада, ни лопаты.

      – А у леди Грэйер найдется и сад, и лопата.

      Мама снова закрывает глаза. Наверное, у нее голова разболелась.

      – Все,