У меня не было возможности, как у других потенциальных пианистов, держать дома или в общежитии свой инструмент. Стипендии, социального пособия и денег, что я зарабатывал то там, то здесь, будучи дворником или продавцом книг и журналов в крошечном киоске в одном из подземных переходов мне едва хватало на жизнь. Такие излишества как пианино, не входили в программу госпомощи сиротам, а консерватория хоть и предполагала своими правилами обеспечение каждого студента инструментом, на деле могла предложить только старое пианино в фойе, по причине крайне преклонного возраста переехавшего из учебных классов в общежитие. Пианино было раздолбанным настолько, что Джульетта пригрозила лишить своей милости любого, кто будет насиловать ей уши игрой на нем. А слово Джульетты считалось очень весомым.

      Уходить в рощи и парки, как Скрипач, и играть там я, понятное дело, тоже не мог, поэтому пропадал в аудиториях часами до тех пор, пока двери корпусов не закрывались на ночь. Можно даже сказать, что дурная репутация среди студентов пошла на пользу моему учебному процессу – я не желал ни с кем общаться и, вместо того, чтобы бестолково пить пиво с однокурсниками или ходить на поэтические вечера и интеллигентно пьянствовать там, сидел в аудиториях и тренировался.

      В один из первых дней, когда я решил задержаться за инструментом и примерно через неделю после посещения клиники она и позвонила.

      – Добрый день, – судя по голосу девушка-терапевт волновалась, – звоню вам сразу по двум причинам. Удобно говорить?

      Если бы я сказал, что в тот момент пытался не сломать пальцы о Скрябина, то она бы больше никогда не перезвонила, поэтому ответил, что мне конечно же удобно.

      – Во-первых, как вы себя чувствуете?

      – Стараюсь больше спать, а в остальное время пью кофе, – соврал я, – но пока рано говорить о том, что побеждает. Вы зря переживаете, сломанные отношения далеко не всегда повод вогнать в себя в могилу с недосыпа. К тому же, она мне больше не звонит.

      После того, как ту, кто мне звонит сейчас, включили в новый виток круговорота сплетен.

      – Ага, хорошо. По правде говоря, я тоже так считаю. Просто, нужен какой-нибудь легальный повод для того, чтобы перейти ко второй причине. А то вы подумаете что-нибудь странное.

      – А есть что-то странное?

      – Помните вы рассказывали о мужчине с плаката? Вы еще сказали, что он – священник. Так вот, я кое-что узнала. В двух словах это сложно объяснить, но если вам еще интересно – то могу попробовать.

      – Ого… –