3 мая

      Сегодня вспомнила про дневник. Сначала я не могла найти его и страшно испугалась, что потеряла его. Я начала вспоминать, что записывала в нем и что подумает мачеха, если он попадет к ней в руки. Я была уверена, что писала о ней что-то нелестное.

      Наверное, нужно быть поосторожнее с тем, что пишешь, но какой смысл вести дневник, если ты не можешь записывать в нем то, что чувствуешь? Радости моей не было предела, когда дневник нашелся. Он все же был там, куда я его спрятала, в самой глубине комода, за перчатками и платками. Это надежное место, здесь его никто не найдет.

      Они давно вернулись. Я встречала их и первым делом незаметно, но внимательно осмотрела отца. Он выглядел счастливым. Мисс Гилмор (нужно приучить себя называть ее мачехой) вся светилась. Она была в новом наряде, очень красивом. «Европейский», – говорили на кухне. «По французской моде». Хотя во Франции они, конечно же, не были.

      Я начинаю думать, что, может быть, ошибалась в мачехе. Все вокруг твердят, какая они чудесная пара и как они рады, что папа «снова обрел счастье». Все соглашаются, что он вдовствовал слишком долго и что никто не может горевать вечно.

      Все эти шаблонные фразы повторяются снова и снова. Как легко они слетают с языка! Человек, который их произносит, верит, что говорит что-то «правильное».

      Мачеха взялась менять обстановку в доме. В некоторых комнатах уже стоит новая мебель. Со слугами она мало общается, и за это ее любят, хотя среди прислуги есть и такие, которые думают, что неправильно того, кто сам был почти слугой, выставлять хозяйкой.

      Впрочем, об этом постепенно забывают, и мачеха явно счастлива в своем новом положении.

      Было решено, что я прекрасно обойдусь без новой гувернантки, но мачеха предложила, чтобы я под ее наблюдением каждый день прочитывала определенное количество страниц. Отец, слушая ее, одобрительно кивал головой. Я должна признать, что моими делами он так не интересовался со времени смерти матери.

      Наблюдение за моим чтением с каждым днем ослабевает, и, думаю, скоро вовсе прекратится. Я этому рада.

      У нас вышел небольшой спор о том, как я должна ее называть. Пару раз я, забывшись, назвала ее мисс Гилмор. Это ей не понравилось. Отцу тоже.

      Удивительно, что человек может долго жить с кем-то под одной крышей и в разговоре обходиться без обращения… А со мной было именно так. Однажды, когда мы выходили из столовой, она обняла меня за талию и тихим, вкрадчивым голоском, который она время от времени пускает в ход, произнесла:

      – Будет чудесно, если вы станете называть меня матерью… или мамой… или как-нибудь так.

      – Я не могу, – вырвалось у меня.

      – Почему? – Голос ее приобрел железные нотки. Я заметила, что отец побледнел, как от боли.

      – Я слишком хорошо помню мать, – неуверенно произнесла я. – Никто не сможет…

      Отец