Шло время. К Сатьявану смерть приближалась.

      В душе Савитри были горе и жалость,

      На дни, что летели, смотрела в печали,

      Речения Нарады в сердце звучали.

      «День близок, – подумала, – неотвратимый.

      Умрет на четвертые сутки любимый», –

      И строгий обет возгласила трехдневный:

      Не ела, недвижно стояла царевна.

      Услышал слепой об обете суровом,

      К снохе обратился с сочувственным словом:

      «Решенье такое – уму непостижно:

      Три дня крайне трудно стоять неподвижно!»

      В ответ – Савитри: «Так я твердо решила.

      Меня не жалей, ибо есть во мне сила».

      А царь: «Я обет призову ли нарушить?

      Скажу я: «Нарушь», – не должна меня слушать!»

      Незрячий замолк, сокрушаясь душевно.

      Столпом неподвижным застыла царевна.

      В безмолвном и долгом страданье стояла,

      И ночь отошла, и заря засияла.

      «День вспыхнул, чтоб жизнь дорогая погасла!» –

      С той думой в огонь возлила она масло,

      Почтила, как должно, с смиренной любовью,

      Отшельников-брахманов, свекра с свекровью.

      Подвижники, движимы скорбью живою,

      Взмолились о ней: да не станет вдовою!

      Царевна ждала рокового мгновенья,

      Но стало ей легче от благословенья.

      И свекор с свекровью смиренно сказали:

      «Исполнила ты свой обет, – так нельзя ли

      Низринуть, сноха, послушания бремя,

      Смотри, приближается трапезы время».

      Ответила с ласкою дочь Ашвапати:

      «Поем я, когда будет день на закате».

      Тогда подошел, с топором на заплечье,

      Сатьяван: он в лес отправлялся, далече.

      «Пойду я с тобою! – сказала, тоскуя, –

      Тебя одного отпустить не могу я!»

      А муж: «Не просила ты раньше об этом,

      И как, изнуренная тяжким обетом,

      Прекрасная, пост соблюдавшая строгий,

      Пойдешь ты пешком по нелегкой дороге?»

      В