Ей нравилось играть роль роковой женщины, сочиняя по ходу действия целые душераздирающие монологи, суть которых сводилась к следующему: как же вы все мне надоели, вы все хотите от меня любви, а сами не способны ни на что (подразумевались, конечно, помимо любви – деньги, подарки). На подарках она была просто помешана, и я воспринимал это как элементарную невоспитанность. Вероятно, это родители испортили дитя, заваливая с детства подарками. Ребенок вырос и стал требовать такого же к себе уважения и любви, подкрепленного материально, от всего окружения. Обнаружив этот ее грешок, я стал главным дарителем, вот только каждый раз ломал себе голову над тем, как бы удобнее вручить ей тот или иной подарок, чтобы она не поняла, что я безнадежно влюблен в нее… В нашей стране великое множество праздников, вот я и подгадывал, когда именно вручить ей то японский зонтик, то отрез бархата (у Лоры гардероб ломился от платьев и юбок, сшитых из этой благородной и так любимой ею материи), то серебряный браслет, то духи… Я не мог дарить ей дорогие вещи, поскольку тогда она все поняла бы, раскусила меня, и неизвестно, чем бы закончились наши отношения… Это сейчас, когда Лоры не стало, я начал понимать, как же я был глуп, непроходимо глуп, скрывая свои чувства, и что, возможно, моя любовь спасла бы ее от многих ошибок и заблуждений. Но как тяжело признаться себе в том, что я боялся ее! Я, взрослый мужик, с опытом семейной жизни (я был женат на Полине, и наш трудный брак продлился целых три года) и имевший в разное время любовниц, трепетал перед соседской девчонкой, как школьник… Все время, что я следил за Лорой и умирал по ней, я больше всего боялся быть высмеянным ею, поскольку знал, как остер ее язычок и сколько яда пульсирует в ее железках от рождения. И лишь после того, как она умерла, мне стало ясно, как же ничтожна была жизнь стороннего наблюдателя, профессионального подглядывателя, человека ущербного, все чувства которого из сердца переместились в зрачки и барабанные перепонки…