Смерть меня подождет. Григорий Федосеев
Читать онлайн книгу.
колоду, остановился.
– Никуда не денется, придет! А уж шаль Нине будет на славу!
Уже полдень. Неподвижен воздух, густо настоянный хвоей. Пахнет булыжником и прогретой лиственничной корою. После долгой зимней стужи, после холодных туманов земля распахнула отогретую солнцем грудь, чтобы вскормить жизнь.
Самолет на подходе. Мы все дежурили у костра. Столб дыма, поднявшийся над ущельем, должен быть виден далеко. Небо, всполоснутое дождем, ярко-голубое. Воздух на редкость прозрачный. Гольцы с одной стороны политы ярким светом солнца, с другой – покрыты тенью, и от этого заметнее выделяются и изломы и линии отрогов.
Но вот у дальнего горизонта появляется точка: не то коршун, не то самолет – не различишь. До слуха долетает гул мотора.
Машина обходит нас большими кругами. Летчик ощупывает площадку. Ему сверху хорошо видны ее границы и подход.
Наша встреча с Трофимом была трогательной. Мы были рады, что он здоров, по-прежнему жизнерадостен и разделит с нами трудности походной жизни. Геннадий распрощался с нами и с этой машиной улетел в штаб.
На следующий день, десятого июня, мы начали свое путешествие к невидимому Становому.
Раненько мы уже на ногах. Солнце палит немилосердно. Олени сбежались к дымокурам, приманив за собою из лесу полчища комаров. Удивительно, с какой быстротою размножился гнус. Ведь неделю назад он еще не беспокоил нас.
Когда были сняты палатки и сложены вьюки, я вспомнил, что в моем дневнике остались незаконченными записи наблюдений за трясогузками. Изменилось ли их «настроение», когда они увидели освобожденное из-подо льда гнездо? Я вышел на берег Зеи. Остров пустовал: ни трясогузок, ни куликов. Пришлось перебрести протоку, иначе я унес бы с собою неразгаданную тайну.
Гнездо оказалось «отремонтированным», и в нем на скудной подстилке уже лежало крошечное яйцо. Хозяева, видимо, улетели кормиться или проводят утро в любовных играх.
Пробираемся с караваном вдоль Зеи. Тут сухо. Но чаща пропускает нас вперед только под ударом топора. Это не нравится Улукиткану. Ему хочется попасть к подножию гор, справа от нас.
– Может, там звериный тропа есть, пойдем, – говорит он, сворачивая из зарослей.
Но за краем багрового леса нас встречает топкая марь, захватившая почти все ложе долины. Только изредка видны на ней узкие полоски перелесков. Олени грузнут, тянутся на поводке, заваливаются. Слышится крик, понукание, угрозы. Все же добираемся до средины мари, а дальше – болота. На подступах к ним вырос густой непролазный троелист. Улукиткан опускает палку в воду, но дна не достает. Покачав головой, старик прищуренными глазами осмотрел местность и, не увидев конца болотам, молча поворачивает обратно к реке.
На берегу даем передышку оленям, идем дальше. Солнце в зените. Комар поредел. Теперь нас сопровождает отвратительный гул паутов. На оленей нельзя смотреть без сожаления. Бедняжки, связанные ремнями друг с другом, да еще с тяжелыми вьюками, они не имеют возможности защищать себя. А пауты наглеют, садятся на голые спины, на грудь, к нежной коже под глазами.