Ну, вот и всё.

      Последний росчерк

      пера, зажатого в руке,

      и целый ряд безмолвных точек

      растает где-то вдалеке…

      И там, летя в пыли астральной,

      в наплыве лунных анфилад,

      всей сутью нематериальной

      ты ощутишь ТОТ терпкий взгляд

      со дна хрустального колодца

      в янтарном просверке конька,

      и крепко сдобренный морозцем

      ТОТ пряный запах табака.

      Ох, художники-эстеты,

      Ваши сочные портреты…

      Богатейшая палитра…

      Просто глаз не оторвать,

      а мы с Нико Пиросмани,

      закусив цветком герани,

      на расклеенном диване,

      оприходовав пол-литра,

      распевали… твою мать.

      Ох, поэты-формалисты,

      Ваши строчки так речисты.

      Мысли флёр окутал тонкий,

      да и чувств поток не слаб,

      а мы с Нико Пиросмани,

      нашу встречу остаканив,

      в затрапезном ресторане

      на застиранной клеёнке

      рисовали голых баб.

      Ох уж, интеллектуалы,

      без штамповки и лекала,

      как играете Вы в бисер,

      любо-дорого смотреть,

      а мы с Нико Пиросмани,

      утром встретившись в тумане,

      наглотавшись всякой дряни,

      по Закону Высших Чисел

      не дразнить решили смерть.

      Вы рисуете картины,

      рассыпая бисерины,

      их нанизывая вскоре

      на искусственную нить,

      а мы с Нико Пиросмани

      у последней стали грани,

      там за ней нас кто-то манит,

      подслащая жизни горечь,

      обещая нас любить.

      Идеально рассчитано,

      словно Богом даровано.

      Шёлком, золотом выткано,

      у других не своровано.

      Но ногами орудуем

      мы на праздничной скатерти.

      Всё покатится кубарем

      да к такой-то там матери.

      Видно, в жизни не ценится

      то, что Богом даровано,

      и судьба наша мельница

      перемелет ворованное.

      Вот и закончились сказки.

      Отголосила гроза.

      Желто-багровые краски

      кружатся в сумраке вязком,

      неба надорваны связки

      и голосуют вновь за

      то, чтоб сменилась погода.

      Хмурая мглистая хлябь

      к нам снизойдёт с небосвода.

      В панцире громоотвода

      выползет новая явь.

      Снег, как лачком-с, всё покроет,

      и тишина, тишина…

      Чёрт или буря завоет

      с горя иль просто с запоя…

      Грустно мерцает луна.

      По правде, эпитет «великий»

      навряд ли ласкает мой слух,

      отчизны моей светлоликой

      смущая помпезностью дух.

      У родины вечно на страже

      стоим, за отчизну моля…

      Но кто же о матери скажет:

      ВЕЛИКАЯ МАМА МОЯ?

      Хотим её видеть здоровой,

      разумной и сильной, как встарь…

      Но отзвуки русского слова —

      горящий любовью янтарь.

      Сбиваю сомнений оковы,

      гоню понимание вспять…

      ВЕЛИКОМУ РУССКОМУ СЛОВУ

      эпитет «великий» подстать.

      Скучаю с тобою в разлуке,

      мне тяга к другим – не с руки.

      Все иноязычные звуки

      ведут к созреванью тоски.

      Я стал бы отшельник, молчальник —

      мирской суеты мне не жаль —

      но я берегу изначально

      твою вековую печаль.

      Стою часовым на границах

      твоей непорочной красы

      в сполохах вечерней зарницы,

      и в утренних