Я спешу по утрам к метро-по-литену,

      забиваюсь с другими людьми в автобус.

      Ускоренье придаст нам крутящийся глобус.

      За окном замелькают дорожные сцены,

      я хочу осознать алгоритмы замены,

      торможу, скрежеща, ибо сам себе тормоз.

      Кадры жизни пойдут, как при съёмке рапидом,

      и предметы рассыплются вмиг на части.

      Вряд ли важно, какой они стали масти,

      вычленять не хочу я подвиды и виды…

      Только вижу арену кровавой корриды,

      где все судьбы в руках анонимной власти.

      Я спускаюсь в метро, подхожу к вагону.

      Вспышка бьёт по глазам отражением ада.

      И уже ничего, ничего нам не надо.

      Сверху смотрит на нас, сострадая, Мадонна:

      видя наши тела, слыша вскрики и стоны,

      в пропасть рушится с нами небосвода громада.

      Жизнь абсурд – по Камю нас учили и Сартру.

      Меня нет – я разъят на молекул цепочки,

      а в ответ разбежится по траурным строчкам

      весь мой мир: от цветущих фиалок Монмартра

      до заношенной шапки из убитой ондатры,

      продолжая свой бег в этом круге порочном,

      пищевые цепочки пополняя собою.

      Ну, а правда сатрапа и ложь правдолюбца

      проливными дождями нам на головы льются…

      Мы гордимся планетой своей голубою,

      и, бродя по трущобам звериной тропою,

      громко воем, завидев абрис лунного блюдца.

      Куст одинокий,

      импульс новеллы печальной.

      Гнёт атмосферы,

      и… покатился по свету.

      Где же истоки,

      где же твой след изначальный?

      В пламени веры

      жажда ответа,

      которого нету.

      Кончилась качка,

      передохни, друг опальный.

      Стихли бои

      и не свистят больше пули.

      Что же ты плачешь

      пасынком родины дальней,

      корни твои

      сеткой венозной раздулись.

      Щедрую почву

      тело беззлобно отторгло,

      а в поднебесье

      птиц перелётная стая…

      В круге порочном

      ты наступаешь на горло

      собственной песне…

      …облако медленно тает.

      Порою сумеречной, росной —

      природой русской заарканен —

      я выхожу на берег плеса,

      посеребренного в тумане.

      Передо мной разверзлась вечность.

      Окутан дымкой серебристой,

      меня в лицо целует вечер,

      такой пронзительный и чистый.

      Здесь обозначена примета

      дробящих воздух междометий.

      На стыке музыки и света,

      на рубеже тысячелетий.

      Июль, жара, средина лета…

      В аллеях парков городских

      бомжи