Горе мне, горе мне, хан мой, покуда

      Я раб этих лет!

      Коршуны Корсуня, стая и смута…

      Се – пепел побед.

      Яшмовый перстень, нефритовый пояс мой,

      Благослови!

      Истою песнею, ратною повестью

      Встань-оживи!

      Хан мой, ты вызлочен солнцем Монголии,

      Чудный пришлец.

      Меч, пресекающий пламя агонии,

      Сын и Отец.

      Сын овдовевшей, обобранной матери,

      О, Борджигин

      Очи твои, как бессмертие, матовы

      Синью вершин.

      Взмыл твой родитель над распрями старыми —

      Гром-Есугей!

      Срезан в полете, отравлен татарами

      Беркут степей.

      Хан мой, создатель простора российского,

      Божия твердь!

      От солнцевосхода до брега Понтийского

      Душу отверзь!

      Хан мой, крещенный сиротскою волею,

      С ликом огня!

      Хан мой, Чингис, из пучины бездолия

      Вырви меня!

      Берег Онон

      Где горы белее ветрил кораблей

      Плывут на Востоке,

      За светлой излукой реки Керулен,

      За свистом осоки,

      Где топот архара, где трепет и сон

      Звериных владений,

      В долине, где нитью сребрится Онон,

      Родился младенец.

      Откинули дымник у юрты большой,

      Барана сварили,

      Душистые смолы смешав с анашой,

      Дымы воскурили,

      Татарин-батыр закричал под мечом —

      Приспела кончина —

      Малыш его именем был наречен…

      О, день Тэмуджина!

      У лета в начале, в полуденный жар,

      В год лошади черной

      Родился младенец прекрасен и яр,

      Как пламя из горна.

      Когда его вымыли в белой реке

      И клали в палатку,

      Открыли ком крови зажат в кулаке,

      Похожий на бабку.3

      И криком лебяжьим день после того

      Повозки скрипели.

      И были железными стенки его

      Земной колыбели.

      Вещая птица

      Какие народы во тьме пронеслись,

      Как бледные волны,

      Пред тем как восстал августейший Чингис,

      Величия