О, дева, красоту не без причины

      свою отдали вашим одеяньям

      и лилия, и амарант, сияньем

      своим что столь чисты и благочинны.

      Как белизною лилия, невинны

      душой вы, каждым сердца излияньем;

      а амарант хвалу благодеяньям

      являет вашим, в верности единый.

      Как сей цветок, что даже и немою

      порою зимнею, лишённый влаги

      и солнечных лучей, цветёт, чудесный,

      так облик ваш божественный, небесный,

      фортуне не подвластен, и, всеблагий,

      он неизменен летом и зимою.

      Прелестно древа одного цветенье:

      всегда зелёное, благоухает

      сильней, чем мирт и ель, и распускает

      у вод прозрачных ветви для плетенья.

      И имя той имеет, чьи веленья

      душа моя законами считает.

      И пусть меня Цирцея соблазняет —

      не откажусь от своего стремленья.

      И если чувство, что владеет мною,

      и милосердная ко мне планета

      величия ведут меня стезёю,

      пусть коронует голову поэта,

      ни лавром Феб, ни Вакх своей лозою,

      но та, чьё имя носит древо это.

      Не может сердце биться хладнокровно,

      полёт желанной мысли веет страхом,

      и восково-льняные крылья прахом

      в огне предстанут, тлеющем неровно.

      И сердце, вслед желанью, их любовно

      расправит, ввысь взлетит единым взмахом,

      но всё закончится, я знаю, крахом:

      в том будет слабость разума виновна.

      Боюсь, что сердце в жажде озаренья

      достигнет высоты такой опасной,

      что упадёт, лишившись оперенья.

      И будут слёзы все мои напрасны:

      увы! такое страстное горенье

      и воды моря потушить не властны.

      Как сети – волосы златые эти:

      в них спутались мои все ожиданья;

      опасней, чем стрелою попаданье

      взор этих глаз, прекраснейших на свете.

      Я ранен ими и пленён, в ответе

      они за сердца моего рыданья,

      но, несмотря на все мои страданья,

      люблю я ту, попался в чьи я сети.

      Моей тоски и гибели благая

      причина столь нежна, что я ликую

      в своей тоске, о гибели мечтая;

      случайным взглядом радость мне такую

      она дарует, пусть о том не зная,

      что с наслаждением и смерть приму я.

      Смогу ль воспеть достойно и свободно

      всю неземную вашу красоту я?

      О волосах одних лишь запою я —

      сплетается язык бесповоротно:

      высокие все стили непригодны,

      что латиняне с греками,