Мадонна, вы прекрасны, столь прекрасны,

      что в мире нет вам равной красотою;

      и две звезды, сиянье чье святое

      всегда мне путь указывают ясный,

      и нежные уста с их речью страстной,

      и волосы, с такою простотою

      которыми, как сетью золотою,

      Амур меня опутал сладострастный,

      и алебастровые грудь и шея,

      и руки тонкие – в вас всё прелестно,

      чудесны вы, и всем известно это;

      но всё же дерзко я сказать посмею,

      что только, может, более чудесна,

      чем ваша красота, любовь поэта.

      Счастливая рука и труд блаженный,

      блаженный шелк, блаженнейшее злато

      и благородный лён – богиней взяты

      моей как образец вы совершенный,

      чтоб сшить наряд, который бы бесценный

      мой мир, моё сокровище богато

      украсил, что на земли султаната

      иль Индии не променял бы я священной.

      Вы счастливы; я счастлив буду тоже,

      коль чувствами, делами и словами

      любви явлю я образец ей вечной.

      Как вознесётся славою над вами

      она, когда со мною будет схожа

      и в верности, и в нежности сердечной!

      Те ль это волосы, златые сети,

      что, собраны в косу ли, иль ветрами

      развеяны, иль лентой, жемчугами

      украшены, всегда стремлюсь воспеть я?

      Кто допустил, что были пряди эти

      разлучены с прекрасными чертами

      лица прекраснейшего, кто руками

      их разлучил, о, кто за то в ответе?

      Врач неучёный! Разве он иное

      не мог лечение придумать, пряди

      не состригать чтоб эти золотые?

      Но, может, Феба то желанье злое,

      сурового, не склонного к пощаде:

      свои он кудри защищал густые.

      Из мрамора какого ль, из слоновой

      какой ли кости, или из металла,

      из янтаря ли, или из кристалла,

      из дерева ли редкого какого,

      какой творец сумеет образцово

      создать сосуд, чтоб донны в нём лежала

      прядь золотых волос и не пытало

      чтоб их воспоминанье столь сурово?

      Ведь вспоминая о прекрасном лике,

      и о глазах, нежнейших в мирозданье,

      и о губах, что цвета земляники,

      они не смогут утолить страданье

      разлуки, словно кудри Береники,

      чьё ночью среди звёзд мы зрим блистанье.

      О локонах златых как часто, много

      я думаю, состриженных напрасно,

      не по нужде, не по веленью бога,

      у той, что так нежна и так прекрасна.

      Но только слёзы горю – не подмога,

      и гневом я в душе пылаю страстно,

      желая наказать те руки строго,

      что были золото состричь согласны.

      И не накажешь ты, Амур, их коли,

      позор – тебе: обрёк за преступленья

      Вакх