О временах простых и грубых

      Копыта конские твердят,

      И дворники в тяжелых шубах

      На деревянных лавках спят.

      На стук в железные ворота

      Привратник, царственно-ленив,

      Встал, и звериная зевота

      Напомнила твой образ, скиф,

      Когда с дряхлеющей любовью,

      Мешая в песнях Рим и снег,

      Овидий пел арбу воловью

      В походе варварских телег.

      На площадь выбежав, свободен

      Стал колоннады полукруг —

      И распластался храм Господень,

      Как легкий крестовик-паук.

      А зодчий не был итальянец,

      Но русский в Риме; ну так что ж!

      Ты каждый раз, как иностранец,

      Сквозь рощу портиков идешь;

      И храма маленькое тело

      Одушевленнее стократ

      Гиганта, что скалою целой

      К земле беспомощно прижат!

      Есть иволги в лесах, и гласных долгота

      В тонических стихах единственная мера.

      Но только раз в году бывает разлита

      В природе длительность, как в метрике Гомера.

      Как бы цезурою зияет этот день:

      Уже с утра покой и трудные длинноты;

      Волы на пастбище, и золотая лень

      Из тростника извлечь богатство целой ноты.

      «Мороженно!» Солнце. Воздушный бисквит.

      Прозрачный стакан с ледяною водою.

      И в мир шоколада с румяной зарею,

      В молочные Альпы мечтанье летит.

      Но, ложечкой звякнув, умильно глядеть —

      И в тесной беседке, средь пыльных акаций,

      Принять благосклонно от булочных граций

      В затейливой чашечке хрупкую снедь…

      Подруга шарманки, появится вдруг

      Бродячего ледника пестрая крышка —

      И с жадным вниманием смотрит мальчишка

      В чудесного холода полный сундук.

      И боги не ведают – что он возьмет:

      Алмазные сливки иль вафлю с начинкой?

      Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой,

      Сверкая на солнце, божественный лед.

      Природа – тот же Рим и отразилась в нем.

      Мы видим образы его гражданской мощи

      В прозрачном воздухе, как в цирке голубом,

      На форуме полей и в колоннаде рощи.

      Природа – тот же Рим! И, кажется, опять

      Нам незачем богов напрасно беспокоить —

      Есть внутренности жертв, чтоб о войне гадать,

      Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить!

      Пусть имена цветущих городов

      Ласкают слух значительностью бренной:

      Не город Рим живет среди веков,

      А место человека во вселенной.

      Им овладеть пытаются цари,

      Священники оправдывают войны;

      И