Когда уснет земля и жар отпышет,

      И на душе зверей покой лебяжий,

      Ходит по кругу ночь с горящей пряжей

      И мощь воды морской зефир колышет, —

      Чую, горю, рвусь, плачу – и не слышит,

      В неудержимой близости всё та же:

      Целую ночь, целую ночь на страже

      И вся как есть далеким счастьем дышит.

      Хоть ключ один – вода разноречива:

      Полужестока, полусладка. Ужели

      Одна и та же милая двулична?

      Тысячу раз на дню, себе на диво,

      Я должен умереть на самом деле,

      И воскресаю так же сверхобычно.

      Промчались дни мои – как бы оленей

      Косящий бег. Срок счастья был короче,

      Чем взмах ресницы. Из последней мочи

      Я в горсть зажал лишь пепел наслаждений.

      По милости надменных обольщений

      Ночует сердце в склепе скромной ночи,

      К земле бескостной жмется. Средоточий

      Знакомых ищет, сладостных сплетений.

      Но то, что в ней едва существовало, —

      Днесь, вырвавшись наверх, в очаг лазури,

      Пленять и ранить может, как бывало.

      И я догадываюсь, брови хмуря, —

      Как хороша – к какой толпе пристала —

      Как там клубится легких складок буря…

      Я живу на важных огородах.

      Ванька-ключник мог бы здесь гулять.

      Ветер служит даром на заводах,

      И далёко убегает гать.

      Чернопахотная ночь степных закраин

      В мелкобисерных иззябла огоньках.

      За стеной обиженный хозяин

      Ходит-бродит в русских сапогах.

      И богато искривилась половица —

      Этой палубы гробовая доска.

      У чужих людей мне плохо спится —

      Только смерть да лавочка близка.

      Наушнички, наушники мои!

      Попомню я воронежские ночки:

      Недопитого голоса́ Аи

      И в полночь с Красной площади гудочки…

      Ну как метро?.. Молчи, в себе таи…

      Не спрашивай, как набухают почки…

      И вы, часов кремлевские бои, —

      Язык пространства, сжатого до точки…

      Пусти меня, отдай меня, Воронеж:

      Уронишь ты меня иль проворонишь,

      Ты выронишь меня или вернешь,

      Воронеж – блажь, Воронеж – ворон, нож…

      Я должен жить, хотя я дважды умер,

      А город от воды ополоумел:

      Как он хорош, как весел, как скуласт,

      Как на лемех приятен жирный пласт,

      Как степь лежит в апрельском провороте,

      А небо, небо – твой Буонаротти…

      Это