То ли сон был, то ли явь – не пойму,

      но такое ощущение странное,

      что в чистилище попал я вдруг.

      И вишу – не взлетаю, не падаю.

      И народу тут много всякого.

      В основном алкаши да бабники.

      Как и я висят и не вякают.

      Своей очереди ждут похабники.

      А вокруг гудят какие-то трубы.

      Всё уныло, расплывчато, мрачно.

      И рванины истлевшей – груды.

      Вобщем, как-то всё неудачно.

      Здесь иначе проходит время.

      Вроде вечность, но как-то быстро.

      Хоп, и голый я. Стою на коленях.

      В главном зале. Гектаров на триста.

      В центре зала  висят весы,

      на высоком кресте распятые.

      А вокруг  упыри, да псы.

      В балахонах с кровавыми пятнами.

      И готовый уже к покаянию,

      вдруг увидел я  камни разные.

      Каждый камень равен деянию.

      Благородному иль безобразному.

      И за день мною прожитый каждый,

      эти камни, крупные, мелкие,

      с тяжким грохотом сыпятся в чаши.

      Справа, слева, чёрные, белые.

      Вон булыжник – обидел женщину.

      Вон за то, что стрелял сигареты.

      Белый камень! – монету дал нищему

      И за то, что забыл об этом.

      Грохотали булыжники, падая.

      Запах серы смешался с миррой.

      Чаши прыгали. Левая. Правая.

      В зале слышался хохот и вой.

      Вдруг всё стихло. Весы на нулях.

      В зале – шёпот и тихие речи.

      Я хотел улизнуть втихаря,

      но меня ухватили за печень.

      И, наверное, главный вампир

      прогнусавил: «грешок один знаю —

      этот олух без закуси пил

      и поэтому, вот что считаю:

      Нужно в ад его сплавить закуской,

      чтобы впредь неповадно другим»,

      а защита в ответ – «Он же русский.

      Он в России родился и жил».

      Снова чёрное с белым заспорило,

      но о чём-то сакральном, своём.

      Вдруг, как будто обрушилось море,

      и раздался небесный гром.

      Всё исчезло. И крест, и зал.

      Я один, в тишине на диване.

      Но не голый,