Дорога на остров Пасхи (сборник). Дмитрий Сафонов
Читать онлайн книгу.
Память сохранила все. Компьютер, который растет из моей шеи, всегда был мощнее тех, на которых мне приходилось работать. Внешне он уже не тот, что раньше: на темени просвечивает лысина размером с чайное блюдце, вокруг глаз и углов рта – глубокие морщины, и чем дальше, тем глубже они становятся, словно кто-то натягивает мне на лицо сетку из тонкой лески. Но главное его преимущество перед всеми этими бездушными машинами из железа и пластика – на нем отсутствует кнопка «Delete». Многие вещи, которые я хотел бы забыть, обречены храниться в нем вечно.
Я потерял кучу волос, четыре зуба и утратил множество юношеских иллюзий: главным образом ту, что когда-нибудь стану великим писателем; но события прожитых лет не стали для меня чем-то чуждым и потусторонним – они по-прежнему остаются событиями МОЕЙ жизни. И когда я вспоминаю, я все переживаю заново, а это не так легко, можете мне поверить.
Десять лет назад двадцатого июля я сидел в редакции и тайно любовался ножками Наденьки Крыловой. Она знала, что я любуюсь ими, но делала вид, будто не замечает. В тот момент она была «мисс Работа», целиком поглощенная разбором читательских писем. Она хмурила чистый лоб, удивленно вскидывала тонкие брови, шевелила пухлыми губками, как ребенок, который учится читать по складам, но ни разу не посмотрела в мою сторону. Правда, садясь за стол (основная часть ее работы заключалась в том, чтобы перенести очередную стопку писем с общего стола, именуемого у нас почему-то «шведским», до своего), она не стремилась поправить короткую юбочку, открывая для моего пытливого взгляда все более и более сокровенные и соблазнительные линии.
Знаете, такие совершенные и плавные линии надо преподавать в школе на уроках геометрии. Но до того, как я решился сказать ей об этом, прошло еще три месяца. А еще через два года она стала моей женой. Я и сейчас любуюсь ее ножками, но… Видимо, мой интерес уже не представляет для нее былой ценности. Что поделаешь – инфляция… Мы все переживаем инфляцию. Попросту говоря, обесцениваемся.
В этом месте я глубоко вздыхаю, закуриваю и беру небольшой тайм-аут. Вряд ли вам будет интересно узнать, как я впервые поцеловал ее на редакционной вечеринке, как провожал потом домой и в темном подъезде напоролся на ребристый край батареи: так сильно, что разбил в кровь лоб. Ну, уж совсем скучно рассказывать о том, как она затащила меня к себе, обработала рану перекисью, и у нас был первый секс… «Ночь любви! Ночь любви!» – щебетала Наденька. (Ей и сейчас нравится это дурацкое выражение). А на следующий день вся редакция гудела, как улей, передавая из уст в уста новую сплетню: мол, на нас напали хулиганы, и я вышел из схватки победителем, хотя и не без потерь (многозначительный взгляд на лоб, заклеенный пластырем). Редакционные дамы с хрустящим прокуренным перманентом поджимали губы и качали головами: «Надо же! И кто бы мог подумать!», но все втайне завидовали Наденьке.
Я усмехаюсь и кладу сигарету на край пепельницы. Нет, это не так интересно. В конце концов, я собирался рассказать историю о своем отце, а не о Наде. И знаете, что я хочу вам сказать? Годы идут, но почему-то отец представляется мне, как живой. Он постоянно рядом со мной, хотя мы и сожгли его с Артом в ту ночь… А Наденька… Она кажется мне все менее и менее реальной – хотя ее можно потрогать, поцеловать и услышать в ответ что-нибудь не слишком ласковое. В чем тут дело, я не знаю. Ведь у меня даже нет его фотографий. Ни одной.
Да, я уже сказал вам, что это было двадцатого июля. Я сидел в редакции, ну и так далее.
Видите ли, я закончил технический вуз, но страсть к письму всегда одолевала меня. Тогда мне почему-то казалось, что журналистика и литература – одно и то же. Во всяком случае, где-то близко. Я думал, что научусь писать в газете: разовью свой слог, выработаю собственный стиль, и дело останется за малым – сесть за машинку и начать печатать ВЕЛИКИЙ ШЕДЕВР.
Я ошибался. Литература и журналистика соотносятся примерно как роды и дефекация: и то, и другое – физиологические процессы человеческого организма; и в том, и в другом случае из человека что-то появляется. Но результат!
А знаете, почему такая разница? Я полагаю, все дело в боли. Родов без боли не бывает. И литературы – тоже.
Ну вот, я снова отвлекся. У меня всегда так: мысли опережают слова и поступки. Я не могу их удержать, они скачут по листу бумаги, как блохи. О каком ШЕДЕВРЕ тут может идти речь? Фигня это все.
Я сидел и изнывал от жары. Редакция опустела; июль – месяц отпусков. А у меня было, как в том старом анекдоте: «Водку теплую любишь?». – «Нет». – «А потных баб?». – «Ненавижу». – «Тогда отпуск – в декабре».
Молодые сотрудники, знаете ли, гуляют свой отпуск не тогда, когда захотят, а когда начальство им это позволит.
Ну да, сидел я в редакции, пялился на Надины ножки и изнывал от жары. Когда же я начну, черт меня побери? Видимо, операционная система в моем компьютере между плеч стала давать сбои.
Около двух часов… Нет, пожалуй, трех. Я помню, что это было после обеда. Да, наверное, около трех раздался телефонный звонок.
Звонков всегда в редакции много. Они трещат, звенят, гудят и мурлыкают постоянно. Но ТОТ звонок прозвучал как-то по особенному. Я сразу