Театр уж полон; ложи блещут;

      Партер и кресла, всё кипит;

      В райке нетерпеливо плещут,

      И, взвившись, занавес шумит.

      Блистательна, полувоздушна,

      Смычку волшебному послушна,

      Толпою нимф окружена,

      Стоит Истомина; она,

      Одной ногой касаясь пола,

      Другою медленно кружит,

      И вдруг прыжок, и вдруг летит,

      Летит, как пух от уст Эола;

      То стан совьёт, то разовьёт,

      И быстрой ножкой ножку бьёт.

      Всё хлопает. Онегин входит,

      Идёт меж кресел по ногам,

      Двойной лорнет скосясь наводит

      На ложи незнакомых дам;

      Все ярусы окинул взором,

      Всё видел: лицами, убором

      Ужасно недоволен он;

      С мужчинами со всех сторон

      Раскланялся, потом на сцену

      В большом рассеянье взглянул,

      Отворотился – и зевнул,

      И молвил: «Всех пора на смену;

      Балеты долго я терпел,

      Но и Дидло мне надоел»[5].

      Ещё амуры, черти, змеи

      На сцене скачут и шумят;

      Ещё усталые лакеи

      На шубах у подъезда спят;

      Ещё не перестали топать,

      Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать;

      Ещё снаружи и внутри

      Везде блистают фонари;

      Ещё, прозябнув, бьются кони,

      Наскуча упряжью своей,

      И кучера, вокруг огней,

      Бранят господ и бьют в ладони:

      А уж Онегин вышел вон;

      Домой одеться едет он.

      Изображу ль в картине верной

      Уединённый кабинет,

      Где мод воспитанник примерный

      Одет, раздет и вновь одет?

      Всё, чем для прихоти обильной

      Торгует Лондон щепетильный

      И по Балтическим волнам

      За лес и сало возит нам,

      Всё, что в Париже вкус голодный,

      Полезный промысел избрав,

      Изобретает для забав,

      Для роскоши, для неги модной, —

      Всё украшало кабинет

      Философа в осьмнадцать лет.

      Янтарь на трубках Цареграда,

      Фарфор и бронза на столе,

      И, чувств изнеженных отрада,

      Духи в гранёном хрустале;

      Гребёнки, пилочки стальные,

      Прямые ножницы, кривые,

      И щётки тридцати родов

      И для ногтей и для зубов.

      Руссо (замечу мимоходом)

      Не мог понять, как важный Грим

      Смел чистить ногти перед ним,

      Красноречивым сумасбродом[6].

      Защитник вольности и прав

      В сём случае совсем неправ.

      Быть можно дельным человеком

      И думать о красе ногтей:

      К