Но надо вам узнать, что господин

      Такого замка и таких долин

      Был сыном одного из тех высоких

      Небесных гениев, что иногда

      Свое величье духов звездооких

      Средь смертных забывают без труда.

      Сошелся этот гений исполинский

      С монахиней одной бенедиктинской,

      И родился у них Гермафродит,

      Великий некромант, волшебник лысый,

      Сын гения и матери Алисы.

      Вот год пятнадцатый ему стучит,

      И дух, покинув горнюю обитель,

      Ему речет: «Дитя, я твой родитель!

      Я волю прихожу узнать твою;

      Проси, что хочешь; все тебе даю».

      Гермафродит, рожденный похотливым –

      Он в этом мать с отцом не посрамил, –

      Сказал: «Я создан, чтобы быть счастливым;

      В себе я чую всех желаний пыл –

      Так сделай же, чтоб я их утолил!

      Мне надо – страсть моя тому причиной –

      И женщиной в любви быть, и мужчиной,

      Мужчиной быть, когда пылает день,

      И женщиной – когда ложится тень».

      Инкуб сказал: «Исполнено желанье!»

      И с той поры бесстыдное созданье

      Двойное получает ликованье.

      Так собеседник божества Платон,[70]

      О людях говоря, был убежден,

      Что первыми из первозданной глины

      Чудесные явились андрогины;

      Как существа двуполые, они

      Питались наслаждением одни.

      Гермафродит был высшее созданье.

      Ведь к самому себе питать желанье –

      Совсем не самый совершенный рок;

      Блаженней, кто внушить желанье мог

      Вкусить вдвоем двойное трепетанье.

      Ему его придворных хор поет,

      Что он то Афродита, то Эрот:

      Ему повсюду ищут дев прекрасных,

      И юношей, и вдов, на все согласных.

      Но попросить Гермафродит забыл

      О даре, для него необходимом,

      Без коего восторг не полным был,

      О даре… ну, каком? – да быть любимым.

      И сделал бог, карая колдуна,

      Его уродливей, чем сатана.

      Его глаза не ведали победы,

      Напрасно он устраивал беседы,

      Балы, концерты, всюду лил духи

      И даже иногда писал стихи.

      Но днем, в руках красавицу сжимая,

      И по ночам, покорно отдавая

      Возлюбленному женственный свой пыл,

      Он чувствовал, что он обманут был.

      Он получал в ответ на все объятья

      Презрение, обиды и проклятья:

      Ему являл воочью божий суд,

      Что власть и мощь блаженства не дают.

      «Как, – говорил он, – каждая служанка

      Покоится в возлюбленных руках,

      У каждого солдата – поселянка,

      У каждой послушницы есть монах.

      Лишь я, богач, владыка, гений – ах! –

      Лишь я лишен в круговороте этом

      Блаженства, ведомого целым светом!»

      Он четырьмя стихиями клялся

      Карать и дев, и юношей коварных,

      Которым