Очерки истории Ливонской войны. От Нарвы до Феллина. 1558—1561 гг.. Виталий Пенской
Читать онлайн книгу.
свою рать «в зажитье» в богатые ливонские земли, царь рассчитывал одним выстрелом убить двух зайцев – дать своим небогатым и свирепым детям боярским, и тем более новым подданным, татарам, прекрасную возможность разжиться «животами» и пленниками, а непонятливым ливонцам наглядно продемонстрировать, что худой мир лучше доброй ссоры и что лучше заплатить требуемую с них сумму, чем терпеть разорение и опустошение. А в том, что царские ратники отнюдь не намерены церемониться с государевыми ворогами, могли убедиться псковичи еще в конце 1557 г., когда поход еще только-только начинался. Как писал псковский летописец, «князь Михайло (Глинский. – В. П.) людьми своими, едоучи дорогою, сильно грабил своих, и на рубежи люди его деревни Псковъские земли грабили и животы секли, да и дворы жгли христианьския»[89]. И если уж на своей земле царские «воинники» вели себя как во вражеской, то как бы они действовали «за рубежом», когда их никто и ничто не сдерживало? Справедливости ради отметим, что поведение немецких ландскнехтов в той же Ливонии было примерно таким же, как детей боярских и уж тем более татар на Псковщине[90].
Но вернемся же обратно к описанию зимнего 1558 г. похода русских войск в Ливонию. Русско-татарский огненный смерч пронесся преимущественно по землям Дерптского епископства, краем задев владения собственно ордена и рижского архиепископа, и носил, по словам И.А. Филюшкина, «специфический характер», поскольку воины Ивана Грозного «не брали городов и замков (да и сложно было это сделать, не имея «grosen geschutze», тяжелой артиллерии. – В. П.), но картинно осаждали их, жгли и грабили посады, разоряя округу». За время 2-недельного рейда, по словам историка, было сожжено и разграблено около 4 тыс. дворов, сел и мыз[91]. Ливонские власти не смогли противопоставить русским ничего равнозначного – конфедерация, несмотря на очевидную угрозу войны, не сумела быстро отмобилизовать более или менее равнозначные русским силы. Согласно тому же Реннеру, счет пеших и конных воинов в гарнизонах ливонских городов и замков шел на десятки, в лучшем случае (как в Дерпте) на сотни бойцов[92]. Естественно, что при таком соотношении сил вступать в «прямое дело» с бесчинствующим московитами было бессмысленно, и не случайно тот же Курбский писал (а в походе он был первым воеводой Сторожевого полка), что за все время, пока они «воевали» «землю Ифлянскую», неприятель «нигде-же опрошася нам битвою»[93]. В лучшем случае небольшие ливонские отряды, осмеливавшиеся покинуть свои замки и города, побивали отдельные мелкие русские и татарские «загоны», брали немногих пленных и поспешно укрывались обратно за стенами и башнями, не решаясь вступать в бой с главными силами московской рати. Там же, где они пытались сделать это, их ожидал сокрушительный разгром, как это было под Дерптом или 4 февраля под городком Фалькенау (русские называли его Муков)[94].
Но это все было потом, а пока, перейдя в четырех местах русско-ливонскую границу под Псковом 22 января 1558 г.[95],
Псковская 3-я летопись. С. 235. В описи царского архива значится дело о «сыске князя Михаила Глинского про грабеж, как шел в ливонскую землю» (Описи царского архива XVI в. и архива Посольского приказа 1614 года. М., 1960. С. 38).
Лебедевская летопись. С. 261;