Дождь в разрезе. Сухбат Афлатуни
Читать онлайн книгу.
уже в 80-х гг. прошлого века казался полностью отработанным историко-литературным шлаком», – пишет Юрьев.
Казался. А потом, по мере отшелушивания от него советско-сталинского мифа, равно как и «шестидесятнического», – казаться перестал. Так и Пушкин людям 1850—60-х годов казался «отработанным».
Так что – «Маяковский продолжается».
Продолжается – на волне прозаизации поэтического языка, расцвета дольника – этой попытки проскочить между чересчур «мозговой» Сциллой верлибра и Харибдой приевшейся силлаботоники…
Но главное – продолжается в силу обострения темы «большого города» как некой гиперреальности: не только «места», но и времени, особой ритмики, особой «громкости» коммуникации – чтобы быть услышанным сквозь миллионы других коммуникаций в акустической мясорубке города.
Что и приводит, если говорить в терминах моего предыдущего очерка, к возникновению множества текстов третьего и второго уровней. То есть как подражательных, так и более оригинальных – хотя и возникающих в попытке оттолкнуться от Маяковского и потому не совсем свободных от него. Вопрос, как всегда, в степени яркости и талантливости[12].
Вот, например, один из последних текстов упомянутого Андрея Родионова:
Посередине бульвара на восьмые запоя сутки
по краям встречаются неприятные лавчонки
идёт борьба за спасательные шлюпки
мы вот-вот пойдём ко дну, девчонки
на белом льду ненадёжного тверского
проваливаются чёрные тени
дельфины рыбы и осьминоги
безмолвные гады, холодные стервы
Далее цитировать менее интересно – возникает некая «крашеная блядь», ведущая викторину «под псевдонимом Арина»…
Вообще, несмотря на пристрастие к большой форме, в стихах Родионова лучше всего – зачины. Некоторые в своем протокольном изяществе замечательны:
патрульные остановили
автомобиль жигули
искали в автомобиле
но ничего не нашли[13]
Дальше, увы, опять идет многословное «изобретение» сюжета: «тогда патрульные заставили водителя / рвать кусты у дороги (а это была конопля)…» Кто бы сомневался.
Наследует ли Родионов Маяковскому?
В какой-то мере. В той, в какой Маяковский продолжает оказывать влияние на «текст мегаполиса», особенно при усиленном «накачивании» его социальными смыслами. Но скорее здесь случай поэтической конвергенции. Сходство между акулой, ихтиозавром и дельфином вызвано, как известно, не биологическим родством или наследованием признаков, но обитанием в сходных условиях. Так и наличие некой «маяковскости» в стихах 2010-х не означает, что нынешние поэты-«дельфины», всплывающие на Тверской «на восьмые запоя сутки», напрямую произошли от «ихтиозавра»-Маяковского. Гораздо более трезвого и яркого, замечу, хотя и – как чистый тип – «вымершего». Впрочем, «вымершее» и «живое» в поэзии сочетается
Олег Юрьев этот вопрос почти сразу же отметает: «Вопросом о личной талантливости <…> я не задавался, да и не считаю его важным. Россия такая страна, где на любую ерунду всегда сыщется пяток талантливых людей». Я как раз придерживаюсь иного мнения, сформулированного Пастернаком: «Талант – единственная новость, которая всегда нова».
Что заставляет вспомнить известные строки Холина: «У метро у „Сокола“ / Дочка мать укокала. / Причина скандала – / Дележ вещей. / Теперь это стало / В порядке вещей».