Тик. Так.

      Тик. Так.

      Время глядит со стен.

      Стрелки хихикают: спи, чудак!

      Глубже нырни в постель,

      вылови сон, лети чайкой ввысь,

      полный карман тепла

      набери и отчаливай, не отчаиваясь,

      смотри, как минуты друг с другом

      прощаются.

      А я посмотрю на тебя.

      Тик. Так.

      Пора.

      День в ширину антракта.

      Вечер приходит в восемь утра.

      Утро кипит закатом,

      над кофеваркой клубясь словами,

      вырванными из книг.

      Публика – кактус да кот. В финале

      твой монолог на пустом диване

      шёпотом въедет в крик.

      Воспоминания дышат

      яблоками обскур.

      Смотри, вот и время вышло —

      вышло на перекур.

      Полночь-дура – бусины на оси,

      прокрустов дурной приют —

      жалобно взвизгивает, но часы

      её всё равно добьют.

      Тик – указующая стрела —

      как приговор: остынь.

      Так – занавешивай зеркала,

      проводам обрубай хвосты…

      Ты хоронил часы за пятак.

      Ты их снимал со стен.

      Тик. Так.

      Тик. Так.

      И ты ничего не успел.

      Я – берег. Стихи прибивает ко мне волной.

      Те, что разбились о скалы – кто-нибудь

      да спасёт.

      Я хотела бы вырасти, городом стать,

      страной,

      но у судьбы-злодейки слишком зубастый

      рот.

      Я хотела бы метко, как маленький Телемах,

      окропить человечество рифмами: путь

      открыт!

      Но секундная стрелка свершает незримый

      взмах,

      и я вновь – одичалый берег. Мне сцилл

      и чуть-чуть харибд

      без колец на усталых пальцах,

      без героя под парусами,

      что захочет навек остаться

      в тени моих личных скал.

      Если путник не прочь сорваться —

      он сделает это сам.

      А когда-то меня любили… ах, как любили!

      А когда-то меня носило в облаках и бросало

      в жар.

      Но зубастые музы подпилили мои стропила,

      а влюблённые воины не сумели сдержать

      удар —

      и теперь целят в спину памятью в сотню ом

      из-за зубчатых жалюзи. Кем-то стали они

      в итоге?..

      Я бы вышла в море спасительным маяком —

      да Громовержец спьяну забыл мне оставить

      ноги.

      И уходят в закат дороги,

      по которым мне не идти.

      Мир корёжится от изжоги,

      не найдя моего пути.

      В тамбуре курят боги,

      дышат в стекло: «прости».

      Ты ошибся, Отче? Бывает. Не обессудь.

      Не