Этой прообраз – черная богомать,

      словно дьявола сила – гнуть и ломать,

      словно дьявола в под дых бить,

      родить от такой – грех родить.

      Черная ночь – в бликах белков,

      в синих губах – в урагане шагов.

      И особенный ритм,

      счет веков:

      Девочка перестала сальто крутить

      съехала с шеста,

      с кукловодом отныне разорвана нить,

      судьбу не считать с листа.

      Она хочет правды,

      умеет без микрофона,

      шпаргалок, заунывной тоски.

      Хочется нежности без притворства,

      а ей твердят:

      – Душу – в тиски,

      настойчивость и упорство.

      Главное – в мире: бойфренда найти,

      Такого, чтоб вместе в круиз.

      Не из тех, которым рычат: «Плати!» —

      А которым ласково: «Плиззз…»

      И когда она крутит солнышко,

      вокруг титанового шеста,

      понимает, что жизнь до донышка

      испробована и пуста.

      Овации? Деньги в резинке?

      Гроши.

      Даже эти, зеленые, щедрые

      летящие миражи.

      О, Лизбет!

      Пальцы липкие от света

      мнут шелуху времен.

      Снял девочку за вечность до рассвета

      седой Пигмалион.

      Он дул в лицо и в завитки на шее —

      не ожила.

      Ударил по щеке – глаза открыла:

      – Уже пора?

      Он плеткой – в хлест,

      он не успел закончить,

      а время – вскачь.

      Вошла хозяйка:

      – Что же ты наделал, злодей, палач?

      Но он схохмил и веером валюты

      махнул в лицо:

      – Убийца? Палачи – минуты,

      веков кольцо.

      Тоскливо на краешке ванны сидеть,

      вперяя в прибой  пенно-мутные очи,

      и видеть, и знать, что простор голубой —

      всего лишь каракули пиксельных точек.

      Безумная снасть не подарки сулит,

      в ней смерть – задыхается мелкая рыбка.

      Мозг маленький без кислорода горит,

      едва сознавая, что ванна – ошибка.

      Сквозь лужицу мнит: папиллярный узор,

      увы не лагуна – ладонь вынимает,

      подносит к глазам – не поверит – о, вздор! —

      малек золотой в мутной пене сверкает.

      Он молит, зовет – он кричит полным