Торчит она, довольствуясь углом,

      Густа, как тень с короною-иглой,

      Похожа на высокий колкий дым.

      Смола на пальцах – никуда не деться,

      Не смыть её.

      К ней липнут годы детства

      И грустное «когда был молодым».

      Безжизненна, но постоит, пока

      Не пожелтеет правдой на боках

      О том, что к Рождеству зелёный труп

      Украсили, как девицу к венчанью.

      И разве что подсвечник со свечами

      Грустил и слал проклятья топору.

      Печаль, печаль…

      Слезами не пои —

      Иголки не осыпались мои,

      И сок перемещается в стволе.

      Волью в него, расслабившись, полкварты,

      Найду географические карты

      И разложу пасьянсом на столе.

      Сойдётся?

      Ничего не загадал…

      Вот город, дом, игрушки-поезда,

      Что позже будут по́ миру катать,

      Плацкартами изматывая нервы.

      Не выглядит игрушкой револьвер мой,

      Гирлянды строчек – ёлочным под стать.

      Чем дальше, то есть, ближе – времена,

      Тем хуже различаема страна

      С проливом, начинающимся с «ля»,

      Где Нотр-Дам и Тауэр – напротив,

      Подобно Жаруски́ и Поваротти

      На сцене, неделимой, как земля.

      С католиками встречу Рождество,

      С атеистичным детством и его

      Салатом оливье – царём стола,

      Со звёздами на небе и на ветках,

      Домах и флагах – артефактах века.

      И эта память колка и светла.

      Если ветер с грозою прервут

      В проводах суету электронов,

      Водружу королеву на трон и

      Преклоню перед нею главу,

      Соблюдя этикетный поклон,

      Прикурю от неё сигарету,

      Намекая на званье поэта,

      Кто свечой может быть награждён.

      Я старательно образ такой

      Создавал, но под лампой дешёвой

      Электрической многосвечовой,

      Замахнувшись рукой и строкой.

      И пока в ней отсутствует свет,

      Маета переменного тока,

      Хоть на краткое время и только

      Стану вечен как русский поэт.

      По гороскопу ли нашла,

      Застала ли