Полина покривилась: совсем не то. Четырех– и трехстопный ямб делал стих чересчур динамичным… и легкомысленным. Поэма должна быть более размеренной, основательной – как баллада.

      Да и что это за начало: "неважно", "неведомо"…

      Вот ритм стишка, который пришел ей в голову по дороге сюда, куда больше годился для поэмы. "Где-то там, вдалеке, за туманом болот…"

      Некоторое время она пыталась составить мысленно что-нибудь в таком же ритме, но варианты неизменно оказывались либо примитивными, либо совсем не по теме. Затем Полина опустила глаза и обнаружила, что автоматически водит ручкой по бумаге. Она вздрогнула: раньше за ней приступов бессознательного рисования не наблюдалось.

      Тетрадный лист был едва ли не полностью исписан синими каракулями. Неровные спирали, всяческие загогулины, галочки – создавалось впечатление, будто здесь поработал псих-графоман, не умеющий писать.

      Несмотря на жару, девушка почувствовала озноб. Когда человек что-нибудь делает и не замечает этого, он явно болен.

      Может, она начинает сходить с ума?

      Если бы речь шла о каких-нибудь двух-трех линиях, Полина вряд ли стала бы переживать. Однако сплошная вязь каракулей наталкивала на мысль, будто ее рука лихорадочно трудилась все то время, пока девушка рассматривала баржу и пыталась сочинить первое четверостишие для своей поэмы. Глубоко задумавшийся человек в крайнем случае стал бы лениво водить ручкой по бумаге, но с пылом производить загогулины…

      – Это тепловой удар, – произнесла вслух Полина, не слишком веря в собственные слова. Она никогда не получала тепловых ударов, даже в более жаркую погоду.

      В следующий момент она вскрикнула и выпустила тетрадку из рук. Кривые линии сложились в слова.

      "Беги… если можешь… тебя уже ищут…"

      Тетрадка упала в прошлогоднюю листву, закрывшись. Широко распахнутыми глазами Полина смотрела на коричневую обложку