Ранней ли осенью, поздней весной

      сон предрассветный набухнет тревогой,

      словно душа застарелой виной

      перед не пройденной дальней дорогой.

      И заступая во сне за черту

      жизни, со смертью играющей в прятки,

      вспомнишь, отбросив пустую тщету,

      льнущие к ветру лёгкие прядки,

      прозелень взгляда сквозь голубизну

      редких просветов свинцового свода,

      лунную в проруби фортки блесну,

      тени под сводом вокзальным разброда.

      Вспомнишь, а толку? Забыть – да никак.

      Жизнь посеклась, значит будет мережка.

      Катится гнутый затёртый пятак

      в щель между снами. Орёл или решка?

      Прозрачным ангельским плечом

      летучий мыш распорет полночь

      и я спрошу тебя: «Ты помнишь?»,

      а ты ответишь мне: «О чём?».

      О чём? Ну как же – вот тогда

      промокшей улицы в начале…

      В ладони катится звезда

      судьбы, забвения, печали.

      что мелькает в поднебесьи

      наплывает из угла

      то ли это крылья бесьи

      то ли ангела крыла

      то ли это просто птица

      то ли синяя сама

      то ли бес в ребро стучится

      то ли горе от ума

      то ли ягода-кислица

      то ли песенка щегла

      то ли быль то ль небылица

      то ли просто ты пришла

      Вот вечер пятого числа

      к рассвету льнёт числа шестого.

      И ночь прошла, и жизнь прошла,

      и след растаял прожитóго.

      Но рук не отвести от рук

      и губ от губ, и взгляд от взгляда.

      Небесный лес роняет звук

      в мелодию немого сада.

      И чудо звёздного следа

      летит в ладони дуралею.

      К тому, что это навсегда,

      ещё привыкнуть я не смею.

      Заполу́ночный свет в тишине.

      Шелест вечности.

      Шорох