Лично я в изобретении врезного замка вижу достижение… пыточного свойства. Разумеется, на фоне представлений о морали, манерах и правилах, выпестованных ханжами, неудачниками и занудами. Ведь это они определили подглядывание и подслушивание – а на кой еще черт нужны замочные скважины? – в занятие, попирающее писанные и неписанные приличия. Даже если дело не в удовольствии или праздном любопытстве – случается ведь, что служба не оставляет людям иного выбора. Мне, кстати, кажется, что некоторые бойцы из тайных окопных линий скрытно гордятся тем, что подсматривают-подслушивают через силу. Буквально с неприязнью к себе и работодателю. Общество, однако, об этом не ведает. Именно по этой причине труды, самой сутью своей склоняющие к предосудительному, не пользуются в обществе уважением, только авторитетом. И еще… Иногда службистам, нагружая их совесть и умножая мучения, перепадает имущество тех, кому не впрок оказывается пристальный интерес властей. Так рождается стихия, где радость сталкивалась со стыдом. Грозовая туча налетает на ветер, движущийся в противоположном направлении и образует смерчи и торнадо. Они с легкостью безвозвратно затягивают тех, кто просто шагал себе мимо.

      «Что-то мрачноватая, Ванечка, получилась картина».

      «Жизнь такая, мамуль. Скупа на яркие краски. Вообще – редкая жмотина».

      «Хочется перемен?»

      «Не начинай, пожалуйста».

      «Какое же это начало? Это даже не сиквелы с приквелами. Это… стоквел какой-то!»

      «Тогда не продолжай».

      «А ты продолжишь».

      «А я – да. Я продолжу».

      «Вперед! Только снесло тебя куда-то к соглядатаям и доносчикам, словно никто больше не грешит любопытством к чужим секретам. Вообще к чужим жизням».

      «Моя обожаемая критикесса… Внял. Исключительно для тебя натрем мрачность до радости блеска. Или подотрем?»

      «Как лужу».

      «Как лажу. Как рисунок. Ластиком подотрем».

      «Ну-ну.