В кухне свет уже погашен, бабушка что-то вяжет, сидя в кресле, в гостиной, и слушает спектакль по радио. Комнатка деда выходит в кухню, видно, что за дверью горит настольная лампа. Небось, опять, читает что-то о путешествиях. Заглядываю туда, и правда, Майн Рид, последние страницы.

      – Тебе завтра в библиотеке книгу поменять? – спрашиваю его.

      – Неплохо бы, второй раз уже прошелся, – отвечает дед, глянув на меня поверх очков.

      Неудобно-то как, забыла про свою добровольную обязанность, а он не докучает. Всю свою жизнь он в сумке с инструментами какую-нибудь книгу таскал, чтобы почитать в обеденный перерыв или в трамвае, умчаться от серых будней в неведомые страны, а теперь до библиотеки добраться не может, не то что в путешествие отправиться.

      – Пирожки на столе, под одеялом, теплые еще. Чай сама заваришь, – дед, вновь, уткнулся в книгу, смакуя описания далеких стран, в которых он никогда уже не побывает.

      Иду на кухню, в темноте достаю, на ощупь, пирожок. С картошкой, мой любимый.

      – Там еще беляши есть, – подает голос дед, – и Светка, опять, заходила.

      В сердцах брякаю чайником об газовую плиту.

      – Говорит, музыка будет хорошая и танцы. Пошла бы, что ли. Ты, ведь, танцевать сызмальства любила, совсем махонькой уже пританцовывала и в такт попадала, – сдаваться дед, точно, не собирается.

      – Да, ведь, ты, сам, говоришь, что ноги в пляс идут, когда душа поет, – скрипнув зубами, парирую я. – А мне, что-то, петь не хочется.