Не вернуть молодого прошлого, не повернуть реку времени вспять, не спасет старческое раскаяние эфемерность самоуверенной надежды…

      Я вовсе не хотел наступить на те же грабли второй раз и отправился в экспедицию, длиною в жизнь, на поиски спутницы жизни, с которой желал бы делить в радость и надежный кров, и вкусную пищу, и горячую постель…

      А пока ощутил сладкую легкость свободы и чуял зависть соратников по полу, впряженных в хомут брака. Я садился в застолье, и свободные самки кидали тайные взгляды, примеряя меня к себе, да и окольцованные были не прочь пофлиртовать со мной. Я беру свои старые телефонные книжки – сколько же их было, сколько?..

      Да не так уж и много, зато всякая по-своему оставила след в моей памяти… Пусть не нашлось среди них, кроме одной, моей лебедушки, все равно каждой я благодарен. И каждая помнится.

      Тихоня

      Человек – животное. Общественное. Много человек одного вида – раса. Много общественных животных на каком-то пространстве суши, именуемой страной, народ.

      Славны были времена моей страны, строящей социализм, построившей социализм, страны победившего социализма, страны развитого социализма, да так и рухнувшей в преддверии светлого коммунистического будущего. Страна моя, я прожил жизнь внутри тебя, будучи твоим членом, членом твоего сообщества, где животные и люди были обобществлены и разбиты на отдельные стаи, и поэтому прежде всего я был членом своего трудового коллектива. А коллектив всегда делился по половому признаку на членов с членами и членов с треугольниками в промежности. Межчленный интерес друг к другу заслонялся непрерывной борьбой – за выполнение плана, за переходящее красное знамя, за звание ударника коммунистического труда, за лучшего по профессии… и тут же оживал, просыпался, как только коллектив соединялся в застолье, то отмечая чей-то день рождения, то на субботнике по сбору металлолома, то на воскреснике по уборке городских улиц, то на уборке урожая колхозного картофеля, то… Поводов находили предостаточно, разливалась по стаканам, кружкам и другим емкостям прозрачная живая вода, на щеках наших соратниц по социалистическому соревнованию расцветал румянец, и я удивленно замечал, как в моих глазах то эта, то та сотрудница превращалась из гадкого утенка в царевну-лебедь… Стоящую на теплой полянке… И я между лапок…

      Ох, уж эта “живая вода”, прозрачная глупость, это ее пары́ частенько возносили меня в райские кущи соблазна.