Дуремары перестройки. Так все и было. Алексей Аимин
Читать онлайн книгу.
кто-то мудро заметил: За семнадцатым годом сразу следует тридцать седьмой.
Директор только первые дни был в растерянности, однако, проконсультировавшись с юристами и в верхах, не признал избранный совет правомочным. Началось противостояние. Он сидел в своем кресле, мы в профкоме, где самые смелые и наглые в моем лице предлагали занять кабинет директора и вызвать прессу.
Уже позже я нашел определение той ситуации у Герцена:
«Я вижу слишком много освободителей, я не вижу свободных людей».
Через неделю директор издал приказ о сокращении, в котором значились ярые «бунтовщики» и вместе с нами ни в чем не повинные люди, которым идти было просто некуда. Потом стал перетягивать коллектив завода на свою сторону, между делом заявляя, что мол, как только я эту банду уволю, так всем повышу зарплату.
Народ, который с воодушевлением дал нам наказ: «Боритесь за нас и наши права!» – сначала стал на нас косо посматривать, а потом тайно ждать нашего увольнения. Даже уборщица Люся удивила экспромтом:
Начальство, говорите, у нас хреновое? А по мне лучше хрен в руках, чем журавль в небе!
Я не осуждал этих людей всю жизнь проработавших на какой-то одной технологической линии или на станке и кроме этой монотонной работы ничего не умеющих. У них был прагматичный взгляд: здесь я хоть что-то имею. Это я был вольной птицей, при нескольких специальностях. А ведь было, было уже предупреждение, что с нашими людьми каши не сваришь.
Как-то у меня возникла идея помощи бедным и незащищенным. На своей должности я часто оценивал уже использованные материалы, строения под снос и т. д. имел связь со строителями, техникой. А главное организовывал вывоз «строительного мусора» с территории завода.
Злоупотреблять я этим не собирался, но все выходило как-то само собой. Если я что и брал, то только не учтенное, списанное или брошенное и забытое, короче ничье. Ко мне обращались и верха (вороватые и зажиточные) и низы (нищие и забитые). Тогда-то я и решил первым все услуги делать за завышенную цену, а вторым почти бесплатно. Что интересно, первые молчали. А вот бедные меня заложили, за что я был отмечен лишением премиальных и более строгим контролем.
Короче мы свою кашу так и не доварили. В конце концов, из списка планируемого сокращения (около тридцати человек) сократили только нас. На суде, где рассматривали вопрос о неправомочности сокращения, судья попросил предоставить тексты наших критических выступлений. У всех, кроме меня, они нашлись и были подшиты к делу.
– А как же вы выступали? – спросил судья, обращаясь ко мне. Выступать уже не хотелось, я без особого пафоса ответил:
– А про нашу дурость я и без бумажки могу говорить!
Судья поморщился, но записал с моих слов несколько изречений, где я скромно умолчал про стенку, куда надо было кое-кого поставить.
Всех нас восстановили на работе, но распоряжением директора нам было