Долго меня продержали —

      Схимницу сестры в тот день погребали.

      Утреня шла,

      Тихо по церкви ходили монашины,

      В черные рясы наряжены,

      Только покойница в белом была:

      Спит – молодая, спокойная,

      Знает, что будет в раю.

      Поцеловала и я, недостойная,

      Белую ручку твою!

      В личико долго глядела я:

      Всех ты моложе, нарядней, милей,

      Ты меж сестер словно горлинка белая

      Промежду сизых, простых голубей.

      В ручках чернеются четки,

      Писаный венчик на лбу.

      Черный покров на гробу —

      Этак-то ангелы кротки!

      Молви, касатка моя,

      Богу святыми устами,

      Чтоб не осталася я

      Горькой вдовой с сиротами!

      Гроб на руках до могилы снесли,

      С пеньем и плачем ее погребли.

      Двинулась с миром икона святая,

      Сестры запели, ее провожая,

      Все приложилися к ней.

      Много владычице было почету:

      Старый и малый бросали работу,

      Из деревень шли за ней.

      К ней выносили больных и убогих…

      Знаю, владычица! знаю: у многих

      Ты осушила слезу…

      Только ты милости к нам не явила!

      …

      …

      Господи! сколько я дров нарубила!

      Не увезешь на возу…»

      Окончив привычное дело,

      На дровни поклала дрова,

      За вожжи взялась и хотела

      Пуститься в дорогу вдова.

      Да вновь пораздумалась, стоя,

      Топор машинально взяла

      И, тихо, прерывисто воя,

      К высокой сосне подошла.

      Едва ее ноги держали,

      Душа истомилась тоской,

      Настало затишье печали —

      Невольный и страшный покой!

      Стоит под сосной чуть живая,

      Без думы, без стона, без слез.

      В лесу тишина гробовая —

      День светел, крепчает мороз.

      Не ветер бушует над бором,

      Не с гор побежали ручьи —

      Мороз-воевода дозором

      Обходит владенья свои.

      Глядит – хорошо ли метели

      Лесные тропы занесли,

      И нет ли где трещины, щели,

      И нет ли где голой земли?

      Пушисты