«Предательство» и «измена» – как известно, понятия одного ряда. По своей подлой сути, они являются практически синонимами. Ведь как одно, так и другое – выражают крайнюю степень попрания верности чему-либо или кому-либо.

      «Уж лучше б я в Чечне сдох!..» – именно эта грешная мысль мелькнула в голове Князева, когда заглянув в комнату он застал врасплох свою супругу в постели с мужчиной. И не просто с мужчиной…. Когда-то Валерка считал его своим другом. Это был тот самый Сашка, неизменно флиртовавший с его Лариской на их семейных вечеринках.

      Факт, как говориться: был на лицо.

      И тем не менее, увидев в дверном проёме Князева, Лариска лишь вызывающе усмехнулась. Тогда как Сашка мигом вскочил на пол. Смущённо натягивая на себя штаны – то ли из страха, то ли по совести – он всё пытался и пытался чем-то оправдаться перед нежданным гостем.

      «Ты, Валерка, не подумай ничего плохого. Это получилось у нас впервые и чисто случайно. И вообще, мы только целовались. Ну, а о том, чтобы согрешить и вовсе не думали!..»

      Уж лучше б он помалкивал.

      Отчаяние, бессилие, некая тоска и внутренняя боль – всё это и многое другое, накопившееся за последнее время, вдруг залпом выплеснулось из Князева наружу.

      Бил больно…. Нет, не бил. Скорее, он их молотил. Молотил больно, безжалостно и чрезмерно жестоко, невзирая на хруст костей, на крики и мольбы о пощаде. Словно расправлялся он сейчас вовсе не с теми, кто совсем недавно был ему дорог, а с самыми настоящими чеченскими отморозками, только-только отплясавшими на его кровати свой безумный зикр.

      Лариска, Сашка, чеченские боевики – все они нынче были для Князева врагами. Потому и не было в нём ни жалости, ни послаблений.

      Когда же запал злости иссяк, вернувшийся с войны офицер сгреб свои самые необходимые вещи и покинул: в прямом и переносном смысле, свой разбитый семейный очаг.

      Всю свою сознательную жизнь майор был твердо убеждён в том, что поднять руку на женщину – самое последнее для мужика дело. Однако в тот пасмурный осенний вечер, Валерий вдруг понял, что и в этом, казалось бы непререкаемом правиле, возможны свои исключения. Отчасти, он успокаивал себя ещё и тем обстоятельством, что руку он нынче поднял уже не на жену и не на женщину, а на последнюю тварь.

      Остаток вечера Князев провел в близлежащей дешёвой забегаловке, заглушая душевную боль изрядным количеством водки. Он коротал время в ожидании наряда милиции. Отчего-то, майор был абсолютно уверен в том, что за нанесение тяжких телесных повреждений, его обязательно «закроют».

      «Лариска, баба мстительная. Уж кто-кто, а она не упустит шанса со мной поквитаться. Да, и плевать!..»

      Свою жизнь, майор считал уже конченой. Он не видел в ней никакого смысла.

      Быть может, из чисто