Не искушай чужих наречий, но постарайся их забыть:

      Ведь все равно ты не сумеешь стекла зубами укусить!

      О, как мучительно дается чужого клекота почет:

      За беззаконные восторги лихая плата стережет!

      Ведь умирающее тело и мыслящий бессмертный рот

      В последний раз перед разлукой чужое имя не спасет.

      Что, если Ариост и Тассо, обворожающие нас,

      Чудовища с лазурным мозгом и чешуей из влажных глаз?

      И в наказанье за гордыню, неисправимый звуколюб,

      Получишь уксусную губку ты для изменнических губ.

      Друг Ариоста, друг Петрарки, Тасса друг –

      Язык бессмысленный, язык солено-сладкий

      И звуков стакнутых прелестные двойчатки…

      Боюсь раскрыть ножом двустворчатый жемчуг!

      Холодная весна. Бесхлебный робкий Крым,

      Как был при Врангеле – такой же виноватый.

      Комочки на земле. На рубищах заплаты.

      Всё тот же кисленький, кусающийся дым.

      Всё так же хороша рассеянная даль.

      Деревья, почками набухшие на малость,

      Стоят как пришлые, и вызывает жалость

      Пасхальной глупостью украшенный миндаль.

      Природа своего не узнает лица,

      И тени страшные Украйны и Кубани…

      На войлочной земле голодные крестьяне

      Калитку стерегут, не трогая кольца.

      Квартира тиха, как бумага,

      Пустая, без всяких затей,

      И слышно, как булькает влага

      По трубам внутри батарей,

      Имущество в полном порядке,

      Лягушкой застыл телефон,

      Видавшие виды манатки

      На улицу просятся вон.

      А стены проклятые тонки,

      И некуда больше бежать,

      И я как дурак на гребенке

      Обязан кому-то играть.

      Наглей комсомольской ячейки

      И вузовской песни бойчей,

      Присевших на школьной скамейке

      Учить щебетать палачей.

      Пайковые книги читаю,

      Пеньковые речи ловлю

      И грозное баюшки-баю

      Колхозному баю пою.

      Какой-нибудь изобразитель,

      Чесатель колхозного льна,

      Чернила и крови смеситель,

      Достоин такого рожна.

      Какой-нибудь честный предатель,

      Проваренный в чистках, как соль,

      Жены и детей содержатель

      Такую ухлопает моль.

      И столько мучительной злости

      Таит в себе каждый намек,

      Как будто вколачивал гвозди

      Некрасова здесь молоток.

      Давай же с тобой, как на плахе,

      За