Богатство идей. История экономической мысли. Алессандро Ронкалья
Читать онлайн книгу.между одновременно присутствующими в человеческом поведении инстинктивными и привычными – и в любом случае нерациональными (хотя необязательно иррациональными) – элементами и элементами, которые предполагают разумный выбор, но которые, конечно, нельзя просто свести к проблеме максимизации богатства или дохода. Мы должны также иметь в виду, что во времена всеобщего распространения неопределенности рациональное поведение, разумеется, не имело универсального значения, тогда как страсти по-прежнему играли важную роль[155].
В общем, однако, исследователи экономических проблем стремятся быть рационалистами, как в смысле рассуждений о возможных последствиях различных видов поведения, формирования оценочных суждений о них путем определения их последствий, так и в смысле придания поведенческих канонов агентам, выступающим объектом их изучения.
Позвольте теперь обратиться ко второму вопросу, касающемуся последствий индивидуального поведения, мотивированного индивидуальными страстями и интересами. Как мы это увидим более подробно в следующем разделе, на этот вопрос был дан достаточно оптимистический ответ: при определенных условиях, а точнее, когда конструктивное направление задается взаимодействием между различными страстями и интересами, индивидуальные действия, не направленные напрямую на общественное благо, могут тем не менее иметь положительные для общества последствия.
Более того, сами социальные связи, которые развиваются между участниками рыночной экономики, играют цивилизующую роль в рамках концепции цивилизации, означающей способность сохранять некоторый моральный контроль над собственными страстями и интересами при выборе между альтернативными линиями поведения. В XVIII в. идея цивилизующей роли коммерции – идея doux commerce – преобладала над пессимистичным мнением о том, что коммерция оказывает деструктивное влияние на социальные связи[156].
Идея doux commerce была связана, среди прочего, «с идеей способного к совершенствованию социального порядка, [которая] возникает примерно в тоже самое время, что и идея непреднамеренных последствий человеческих действий и решений» [Hirschman, 1982, p. 1463]. Монтескье, Кондорсе, Пейн и многие другие обсуждали добродетели коммерции, за ними последовали Юм и Смит. Все они разделяли
Настоятельную идею о том, что общество, в котором рынок занимает центральное положение… не только будет производить значительно большее чистое богатство благодаря разделению труда и, как следствие, техническому прогрессу, но и породит… более «отшлифованный» человеческий тип – более честный, надежный, аккуратный и дисциплинированный, а также более дружелюбный и отзывчивый, всегда готовый найти пути решения конфликтов и золотую середину между различными вариантами. Такой тип, в свою очередь, значительно облегчит бесперебойную работу рынка [Ibid., p. 1465–1466][157].
Таким образом, в XVIII в. в основном преобладала оптимистическая
155
Мы должны вспомнить значение «процесса цивилизации», описанного Элиасом [Elias, 1939], хотя разграничение, которое Хиршман [Hirschman, 1977] проводит между страстями и цивилизацией, касается на самом деле несколько иной проблемы.
156
Противопоставление «соперничающих интерпретаций рыночного общества как цивилизующего, деструктивного и слабого» было выдвинуто Хиршманом [Hirschman, 1982]. То, что Хиршман определяет как «тезис саморазрушения», иллюстрируется ссылками на Шумпетера и Хирша в XX в., Маркса и Энгельса в XIX в., а также на консервативную реакцию на Уолпола и правительство вигов, благоприятствовавших прогрессу рыночного общества 1830-х годов. В частности, «Фред Хирш подробно занимался тем, что он называл “истощающимся моральным оправданием” капитализма. Он доказывает, что рынок
157
Просвещение XVIII в. разделяло с гуманизмом XV в. оптимистический взгляд на человеческую природу, но заменило идею ее неизменности во все времена идеей способности к совершенствованию.