Бичерин

      Для вдохновения мне нужны только раскрытый рояль, тишина и чашечка кофе. Из запаха родится музыка, тишина позволит ее услышать, а рояль воплотит в жизнь.

      Странно бывает очутиться в таком месте, где погружаешься в себя настолько, что начинаешь разговаривать с окружающими предметами. Сидишь и наблюдаешь: как быстро, точно слайды, мелькают картинки за окном; как медленно, словно тает лёд в стакане, сменяется обстановка внутри кафе.

      На первый взгляд кажется, что ничего интересного здесь не происходит: обычные люди, обычные шторы на окнах, обычные стулья… И вот тут замираю.

      Потому что передо мной обыкновенный стул. Такие часто стоят в том или ином кафе, они могут быть разного цвета и размера, фактуры и фасона. Но этот стул всей своей золотисто-бордовой обивкой заявляет: «Я невозможно красивый! И такой величественный! Зачем меня только поставили в этой тесной кофейне!»

      Согласна. Ему впору стоять в просторной зале с высокими потолками, лепниной и хрустальными люстрами, увенчанными десятками свечей. Где стены украшены гобеленами и семейными портретами, написанными великими художниками. Где у французского окна, задрапированного кремовыми объёмными шторами и молочным тюлем, стоит белоснежный рояль, а возле стен – мягкие диваны с причудливыми резными подлокотниками. Где принимают почётных гостей. Где дамы прохаживаются в кринолинах и корсетах, а мужчины – во фраках и напомаженных париках. Где играют классические вальсы Шопена и Штрауса, а остальные звуки звучат приглушённо…

      Но этот стул стоит здесь, на блестящем, керамогранитном, бежевом полу малюсенькой кофейни. С удивлением заметила – стул улыбается!

      Оказывается, только что прочитала его тайное желание. И хотя изменить ничего ни я, ни он не в силах, ему просто приятно, что на него обратили внимание. Он так воодушевился: «Хочешь, расскажу несколько историй? Готова ли слышать?»

      «Хм, вот как. Именно слышать? Не слушать?»

      Стул хитро подмигивает, шёпотом отвечаю ему: «Сложно не слышать, когда с тобой так открыто и приятно разговаривают». И пусть это всего лишь стул. Зато очень терпеливый, вежливый и охотно готов подождать, пока моя рука, привыкшая к письму на клавиатуре, теперь едва поспевает ручкой по бумаге за потоком его рассказов о жизни.

      А ведь раньше он выглядел совсем иначе! Теперь стул хохочет: ему удалось меня обвести. Ведь на самом деле никакой он не стародавний и не такой величественный, каким представился в начале.

      Родился с ничем не примечательными, толстыми, железными ногами, жёсткими спинкой и сиденьем. Впрочем, как и остальные