Возможно.

      Но продолжай. О чем вы говорили?

      Мы говорили мало… Я боялся

      с ней говорить. Был у нее певучий

      и странный голос. Английские звуки

      в ее устах ослабевали зыбко.

      Слова слепые плыли между нами,

      как корабли в тумане… И тревога

      во мне росла. Душа моя томилась:

      там бездны раскрывались, как глаза…

      Невыносимо сладостно и страшно

      мне было с ней, и Стелла это знала.

      Как объясню мой ужас и виденья?

      Я слышал гул бесчисленных миров

      в ее случайных шелестах. Я чуял

      в ее словах дыханье смутных тайн,

      и крики, и заломленные руки

      неведомых богов! Да, – шумно, шумно

      здесь было, Гонвил, в комнате твоей,

      хоть ты и слышал, как скребется мышь

      за шкафом и как маятник блестящий

      мгновенья костит… Знаешь ли, когда

      я выходил отсюда, ощущал я

      внезапное пустынное молчанье,

      как после оглушительного вихря!..

      Поторопи свое воспоминанье,

      Эдмонд. Кто знает, может быть, сейчас

      стремленье жизни мнимое прервется, –

      исчезнешь ты, и я – твой сон – с тобою.

      Поторопись. Случайное откинь,

      сладчайшее припомни. Как признался?

      Чем кончилось признанье?

                              Это было

      здесь, у окна. Мне помнится, ты вышел

      из комнаты. Я раму расшатал,

      и стекла в ночь со вздохом повернули.

      Все небо было звездами омыто,

      и в каменном туманном переулке,

      рыдая, поднималась тишина.

      И в медленном томленье я почуял,

      что кто-то встал за мною. Наполнялась

      душа волнами шума, голосами

      растущими. Я обернулся. Близко

      стояла Стелла. Дико и воздушно

      ее глаза в мои глядели, – нет,

      не ведаю – глаза ли это были

      иль вечность обнаженная… Окно

      за нами стукнуло, как бы от ветра…

      Казалось мне, что, стоя друг пред другом,

      громадные расправили мы крылья,

      и вот концы серпчатых крыльев наших, –

      пылающие длинные концы –

      сошлись на миг… Ты понимаешь, – сразу

      отхлынул мир; мы поднялись; дышали

      в невероятном небе, – но внезапно

      она одним движеньем темных век

      пресекла наш полет, – прошла. Открылась

      дверь дальняя, мгновенным светом брызнув;

      закрылась… И стоял я весь в дрожанье

      разорванного неба, весь звенящий,

      звенящий…

                          Так ли? Это все, что было,

      один