Я – из контрразведки. Алексей Нагорный
Читать онлайн книгу.
и совсем никому не нужного. Живопись Марина была нетрадиционной, и это раздражало, особенно товарищей по партии.
– Уж писал бы, как Репин или Суриков, – говорили Марину. – Твое искусство не понятно народу.
– А я думаю, что задача художника не в том, чтобы опускаться до народа, а скорее в том, чтобы поднимать народ до собственного уровня. Не согласны? – возражал Марин.
Нет, с ним не соглашались. Между тем вернисажи, совместная работа во время этюдов расширили круг его знакомств. И вот настал день, он «вышел» на провокатора. Им оказался один из партийных курьеров. На него Марина вывел художник-француз, в доме которого этот курьер снимал комнату. И вот здесь чуть было не произошло непоправимое. «Заведывающий» заграничной агентурой Гартинг обратился в «Сюрте женераль». И однажды утром Марин обнаружил наблюдение. Пытаясь уйти от агентов «Сюрте», он забрел на улицу Дарю и оказался в русской церкви. Сухо потрескивали свечи. Две девушки, «мединетки», как их полуласково, полупрезрительно называли парижане, удивленно обводили глазами непривычный интерьер православного храма. Марин подошел к царским вратам, опустился на колени. Он размышлял, как поступить. Пока агенты не зашли в храм, но они могли сделать это каждую минуту, и тогда… Тогда – Тулон, каторга и в лучшем случае принудительная служба в иностранном легионе где-нибудь в Алжире или Марокко.
Вышел священник, поправил свечи, бросил на Марина пристальный взгляд:
– Русский, недавно приехали?
– Да, батюшка, – встал Марин. – А вы давно здесь?
– Третий год служу, скучаю, милый, пора бы и домой, в Москву.
– И мне пора, – искренне сказал Марин. – В Россию.
Священник окинул Марина внимательным взглядом:
– Случилось что? Ты не бойся, говори.
– Да вот, – решился Марин, – ссора у меня, святой отец, – недруги на улице ждут, не чаю, как и выйти отсюда.
– М-м-м, – протянул священник. – Все поправимо. Пойдем со мной. Чайку русского попьем с сухариками. Глядишь, уляжется все, тогда и уйдешь. Меня зовут отец Никодим.
Они сидели за самоваром часа два. Говорили об искусстве, о строителе русского православного храма в Париже Кузьмине, о том, что церковь эта не самая большая его удача, как, впрочем, и часовня у ворот Летнего сада в Петербурге в память о «чудесном» избавлении Александра II от пуль нигилиста Каракозова.
Никодим сказал:
– Человек думает, что он конечен, смертен, оттого и узок его ум. «От» и «до» воспринимает, а что сверх того – почитает от лукавого. А Господь устроил все иначе, но не ведаем того; несть у человецев конца и начала, и знай они о сем, изменилась бы их жизнь. Возьмем твое искусство. В незапамятные времена начали писать иконы плоско, а потом Симон Ушаков поломал традицию и начал писать объемно, и как же его проклинали! А ведь он шел вперед, дерзал. Или, скажем, картины. То восковой портрет из египетских далей, то наш Крамской, а через сто лет даже Пикассо