Весь месяц простояла ужасная погода; Европу накрыли метели и снегопады, так что отправляться в путь с приятелями графа – господином Хаймнером и душепопечителем Гектором в компании нового камердинера Марселя – я не решался довольно долго. В начале декабря ко мне пришли письма с соболезнованиями от старых земляков отца, родственников и знакомых, нескольких товарищей по пансиону, которые спрашивали о моем здоровье и просили разрешения навестить мрачный замок, занимавший немало страниц в моих длинных ответах на их редкие послания. Как-то раз я пообещал одному отпрыску благородного семейства радушный прием в холодном Дункельбурге, но сейчас ему пришлось отказать – я надолго уезжал из родных мест, обремененный исполнением сыновнего долга, и не предполагал, удастся ли мне вернуться обратно, поскольку долгий путь в таинственные земли внушал лишь сомнения, перемешанные с неподдельным страхом. Через несколько недель, в преддверии Рождества, преподобный Гектор посетил меня в прекрасном расположении духа и настоятельно рекомендовал отправиться на восток, как можно скорее, ибо душа графа должна была обрести покой в обители своих предков, где когда-нибудь буду почивать и я сам. Подобные разговоры едва не свели меня с ума. Отправляться на другой конец Европы мне вовсе не хотелось, однако совершение печального обряда входило в обязанности священника, и он увещевал бы нерадивого отпрыска каждые десять минут, будь на то его воля. Похороны графа сулили мало приятного, и все же я заставил разум принять незапланированную поездку в Валахию, как странный подарок судьбы.